Воспоминания Об авторе: Сергей Васильевич Копанев - праправнук Ефима Копанева, одного из первых поселенцев Липовки. Уроженец деревни, ветеран Великой Отечественной войны. Остальное - в его воспоминаниях. Мой дар убог, и голос мой негромок, Но я живу, и на земле мое Кому-нибудь любезно бытие, Его найдёт далёкий мой потомок В моих стихах; Как знать? Душа моя Окажется с душой его в сложенье, Читателя найду в потомстве я. Е. Баратынский

---

Предисловие

 Каждому интересно узнать своё происхождение, свою родословную, как жили далёкие и близкие предки. Особенно этот интерес возрастает с возрастом. Но восстановить свою семейную хронику за сколько-нибудь значительный период не просто и не всегда возможно. Тем более это трудно сейчас. При большой миграции населения.

Говорят, что под старость людей тянет на мемуары. Видимо, это правильно. Чувствуешь, что жить осталось уже не так много, и хочется оставить потомкам описание своей жизни. Да и вспоминая и описывая свою жизнь, получаешь удовольствие.

Сейчас бы я, да и не только сейчас, а и в молодые годы, с удовольствием бы почитал, как жили наши близкие предки, но ничего нет! Вот и думаю – а после нас ещё меньше будет возможностей узнать прошлое. Поэтому решил описать свою родословную и свои воспоминания о своей личной жизни.

Если эти записи дойдут до близких и далёких потомков, думаю, что они получат многое для себя полезного и занимательного, смогут сравнить, насколько значительно изменяются условия жизни каждого поколения. Может быть, кто-то из потомков продолжит описание семейной хроники, и таким образом появится большая семейная история.

Если бы раньше мне вздумалось взяться за описание, когда были живы отец мой и дедушка, то можно было бы более подробно установить отдельные семенные события. Но более далёких предков установить и тогда бы не удалось.

Фамилия наша Копаневы, видимо, произошла от слова «копань». Копанью на Руси называли дерево, выкопанное с корнями, из которого делали каркас большой лодки, а из берёзовой копани делали клещи для хомутов. Также копанями называли небольшие колодцы без обруба. Так что наши предки, когда присваивались фамилии, видимо, занимались заготовкой копаней, либо копали колодцы-копани. А может быть, жили рядом с таким колодцем-копанью, и их стали называть Копаневы.

Вообще-то фамилия эта не такая уж редкая, её можно встретить по всей стране. И трудно предположить, что у всех Копаневых – общие предки. Но теим не менее, видимо, всё же многие произошли из одной семьи.

В Кировской области, в Слободском районе, что вверх по реке Вятке от гор. Кирова, есть деревня Большие Копани. В 40-х годах прошлого века Андрей Копанев выехал из той деревни и в 5-6 км образовал новую деревню – Малые Копани. Не исключено, что наши предки выехали тоже из той деревни и спустились вниз по Вятке до Уржума. А может быть, наоборот, слободские Копаневы поднялись вверх по Вятке из района Уржума и там образовали деревню. Второе более вероятно, так как в прошлые века люди ехали подальше от центральных областей, от крепостного права в леса на новые земли. А может быть, они и в прошлом ничего общего с нашими не имели.

Наши предки

Основатель нашего рода Ефим Копаневв шестидесятых годах прошлого девятнадцатого века переехал с правого берега Вятки из села Касьяново под Уржумом, в левобережные леса, в деревню Липовку Старо-Трыкской волости, Малмыжского уезда Вятской губернии, то есть в соседнем уезде ст. Уржум. В настоящее время Кизнерский район Удмуртской АССР.

Когда и откуда Копаневы прибыли на Вятку – неизвестно. История говорит, что первые русские поселения на Вятской земле стали появляться со второй половины XIV века и позднее приезжали крестьяне из центральных областей, бежавшие от крепостного права.

На территории теперешнего Кизнерского района большинство, а может быть, и все русские приехали в прошлом веке и правого берега Вятки, потому что там было мало леса и не хватало земли. Власти в лесах нарезали новые земли и создавали новые деревни. Как рассказывали старики, в те времена для них самым большим начальником был землемер. От него зависело. Где и какую землю он намеряет для будущей деревни.

Из истории известно,  что в VI-X веках на Вятке жили удмурты и коми. С X века они были смещены марийцами на восток. Когда приезжали русские, они не только создавали новые деревни, но и поселялись вместе с удмуртами. А марийцы, видимо, или обратно подались на запад, или куда-то переехали в другие место, но на территории Кизнерского района марийцев не осталось, только деревни с марийскими названиями – Кизнер, Яксер, Асинер, Трык, Уч-Пучто.

У Ефима Копанев было  три сына – Симон, Алексей и Сергей. Не удалось установить, с женой он приехал или был вдовец. Судя по возрасту сыновей, он был 1810-15 годов рождения.

Старший сын Симон, видимо, был уже женат и поселился отдельно от отца в селе Кизнер. Работал он лоцманом по сплаву плотов леса по Вятке и, видимо, Волге и Каме, так как, судя по воспоминаниям дедушки, он подолгу отсутствовал дома и из одной из поездок не вернулся. Не исключено, что именно он первым обосновался на новом месте, а потом уже к нему приехал отец и поселился в соседней дерене.

Симон мужик был, видимо, состоятельный. Дом у него стоял в самом центре села под горой, отличался от других крестьянских домов своей справностью и размерами. В доме было две избы – передняя и задняя. В передней избе было четыре окна на улицу, три комнаты и кухня, тогда как в других крестьянских домах была одна большая комната и кухня, или, как её называли – чулан. Дом стоял на берегу небольшой речки Кизнерки. По соседству были купеческие дома и два кирпичных магазина. На горе стояла церковь, поповские дома, почта, магазин, больница и ряд крестьянских домов.

После революции здесь построили школу, аптеку, хлебопекарню. Когда в 1939 году образовался Кизнерский район – тут располагались милиция, райпотребсоюз, райбольница, амбулатория, райком комсомола, почта. Сейчас остались только школа да несколько домов. Остальное всё перевезли в посёлок – райцентр. Церковь сломали.

У Симона своих детей не было, и в конце 70-х годов он взял в дети у вдовы младшего брата Сергея сынишку Ивана. Таким образом, Иван Сергеевич стал жителем села Кизнер. Всю жизнь прожил там. Одним из первых вступил в колхоз во время коллективизации и был активным колхозником.

У Ивана Сергеевича был сын Иван Иванович.

Первая жена Ивана Сергеевича померла, он взял вторую с двумя дочерьми Таней и Паней. В будущем они вышли замуж в том же селе – одна за Курочкина, другая за Попова.

Сын Иван Иванович помер в 1930(?) году. Вскоре померла и его жена Аганя.

У них было две дочери и сын. Старшая Валя тоже померла в 30-х годах. Вторая – Тоня вышла замуж за Шарапова Сергей Захаровича. Сейчас проживают в городе Сарапул. Сын Ивана Ивановича Анатолий умер в 1970 г. Его жена Дуся жила в с. Кизнер, где живёт сын.

 

Алексей и Сергей женились уже с Липовке и жили одной большой семьёй в отцовом доме. Впоследствии отделились Фёдор Алексеевич, Дмитрий Сергеевич и Василий Сергеевич. А Григорий остался в старом доме. Позднее, уже в 30-х годах,  поженились и ушли в дом к жёнам два сына Василия Сергеевича – Александр и Иван. Таким образом в 30-х годах в Липовке было шесть семей Копаневых и одна в Кизнере.

Ветвь Алексея

У Алексея Ефимовича было два сына – Григорий и Фёдор.

Григорий Алексеевич, примерно 1879 г.р., погиб в гражданскую войну весной 1919 года. У него остались две дочери – Анисия и Наташа и два сына – Виктор и Андрей.

Анисия вышла замуж в Старый Трык. У неё остался сын Щелчков Иван Степанович.

Наташа вышла замуж на ст. Кизнер за Решетова. Померла в середине 40(?) годов. Детей у неё не было.

Виктор Григорьевич 1903 г.р. в настоящее время живёт в Ижевске. (Дописка – «умер в 1990г.) У него жена Елена Сергеевна родиной из д. Ягул. У них двое детей.

Старший сын Герман 1927 г.р. живёт в Москве, доктор наук. У Германа Викторовича двое детей – сын и дочь – Константин и Елена.

Дочь Виктора Григорьевича Валя 1929 г.р. инвалид с детства, живёт с родителями (дописка – «умерла в 1990г.)

Андрей Григорьевич 1907 г.р.  помер вскоре после войны – в 1957 г. Он всю жизнь проработал на железной дороге стрелочником и дежурным по станции. У него жена Мария померла в войну. У них было две дочери – Тамара и Нина. Тамара померла, а Нина проживает сейчас в Ульяновской области.

Андрей Григорьевич – последний из потомков Ефима Копанева, который проживал в доме прадеда и перевёз его в посёлок Ягул.

Фёдор Алексеевич  примерно 1875 г.р. помер в 30-х годах (дописка – «умер в 1954-55г.»). У него было три дочери и один сын.

Сын Николай уехал с семьёй перед войной в пос. Сосновка В.-Полянского района. Сам он погиб на фронте в 1941-45 г.г. остались две дочери – Зина 1930 г.р., Нина – 1937 г.р. и два сына – Анатолий – 1932 г.р. и Геннадия – 1940 г.

Анатолий помер, остальные разъехались кто куда.

Одна дочь Фёдора Алексеевича – Анна – была глухонемая, работала в колхозе. Померла в 70-х годах. Вторая – Дуня – вышла замуж в Яксер. Сейчас живёт в посёлке Ягул. У неё сын Аркадий. Третья дочь Тоня вышла замуж в починок Майский за Михаила Кожевникова, потом куда-то уехали.

Ветвь Сергея

Мой прадед Сергей Ефимович, примерно 1850-53 г.р. женился в 1870 году. Взял жену Ирину Яковлевну из деревни Ягул, примерно километра 4 от Липовки и километров 7 от села Кизнер.

Впоследствии все в деревне называли Ирину Яковлевну мамашей. Может быть, потому, что она «бабничала», как тогда говорили, то есть принимала роды у всех рожениц деревни. Тогда ведь все родили дома. А может быть, мамашей её звали потому, что в семье её все так называли.

Таким образом, у меня в дошкольные годы были мама, бабушка и мамаша.

Прабабушка-мамаша была 1850 года рождения, померла в 1930 году на восьмидесятом году жизни, когда мне было уже шесть лет. Так что я её хорошо помню. Она нянчила меня и сестру Галю и немного сестру Настю.

Прадед Сергей Ефимович был взят в армию примерно в 1873-74 году. Осталось у него два сына – Димитрий и Иван. А третьего сына Василия жена Ирина родила без мужа, как говорили, от соседа Никанора Перевозчикова.

Сергей Ефимович погиб на русско-турецкой войне 1877-78 годов в Болгарии на Шипке.

У прабабушки-мамаши деверь из Кизнера Симон прочил в дети старшего сына Дмитрия, но она старшего не отдала, он ей уже помогал по дому и нянчил младшего братишку Василия, а отдала второго – Ивана.

Молодая вдова Ирина, по воспоминаниям дедушки Дмитрия Сергеевича, была женщина боевая и, видимо, недурна собой, оставляла по вечерам его с ребёнком, а сама уходила на молодёжные гуляния.

Прабабушки Ирина, как уже было сказано, с детьми жила в семье второго деверя Алексея. Младший сын Василий Сергеевич, примерно 1876 года рождения, после жениться на девушке из деревни Городилово Матрёне Яковлевне, отделился от семьи старшего брата и матери и стал жить своей семьёй. А старший сын Дмитрий Сергеевич до этого после женитьбы отделился от общей семьи дяди Алексея. С ним жила и мать. Дом они поставили на той же усадьбе вплотную к старому дому. Было это, видимо, где-то в середине 90-х годов. Очевидно, избу ставили не из нового леса, а откуда-то перевезли старую, так как в 1930 году избу перестроили из нового леса.

Василию Сергеевичу дом построили новый в конце деревни где-то в начале века. Рядом с ним был построен дом и Фёдору Алексеевичу. Остаётся только удивляться работоспособности крестьян. Семья была большая, жили хотя и не бедно, но менее чем зажиточно. Тем не менее, меньше чем на протяжении 10 лет построили три новых дома. Причём все дома были добротные, с большим количеством надворных построек, весь дом под общей тесовой крышей, с тесовыми воротами, так называемые, глухие дворы. В дальнейшем я опишу, из каких построек состоял наш дом – все четыре дома были примерно одного типа. Но лесу кругом поблизости было много, выписать его, видимо, не представляло большого труда. А остальное – заготовка и вывозка леса и строительство дома основывалось  на собственных силах.

У Василия Сергеевича было пятеро детей: Анна – 1902 г.р., Александр – 1912 г.р., Константин –1915 г.р. Иван – 1917 г.р. и Никифор – 1922 г.р.

После женитьбы в начале 900-х годов Василий Сергеевич служил в армии, поэтому его братья до смерти звали солдатом, а семью – Солдатовы.  После демобилизации Василий Сергеевич какое-то время служил урядником в своей местности. Старшая дочь Анна вышла замуж в дер. Учпучто – километра 3-4 от Липовки. Сын Александр жил отдельной семьёй в Липовке. В войне 1941-45 гг. он потерял руку, работал в колхозе председателем, бригадиров и рядовым. Помер скоропостижно в 1974 году. Жена Александра, или как её звали в деревне, Саня Сашиха, жила в посёлке Ягул у дочери Галины. Умерла. У них четверо детей – Геннадий, Галя, Зоя, Валя. Кроме Гали все дети разъехались в разные стороны.

Второй сын Василия Сергеевича Константин с молодых лет с семьёй не жил. От первой жены Афанасьи Ивановны Перевозчиковой у него сын Евгений, носит фамилию Копанев, живёт сейчас в Башкирии. Сам Константин Васильевич после войны уехал куда-то на Кубань.

Третий сын – Иван Васильевич работал всю жизнь на железной дороге – от стрелочника до начальника станции. Жили они на разъезде Ягул, на станции Саркуз и Кизнер.В начале 50-х годов в посёлок Кизнер из Липовки перевезли дом и семья живёт там и сейчас. Сам он помер в 60-х годах. Жена Дуня живёт в своём доме. У них пятеро детей: сын Иван, живёт в Ижевске, и четыре дочери вышли замуж и живут кто где.

Младший Никифор Васильевич, или как его звали в деревне, Никишка был моим товарищем детства, хотя был он старше меня года на полтора, но мы вместе играли, с 5-го класса учились в одном классе. Во время войны он вернулся домой по ранению, работал в райцентре. В 1945 году, сразу после окончания войны, был осуждён за хулиганство на 4 года. С тех пор пропал человек для общества, почти не выходил из тюрем. Только выйдет и снова попадёт либо за хулиганство, либо за кражу. До тюрьмы два раза женился, с обеими не ужился. Ни семьи, ни постоянного места жительства нет. Где сейчас неизвестно. В р.п. Кизнер живёт его сын.

Ветвь Димитрия Сергеевича

Мой дедушка Дмитрий Сергеевич 1871 г.р. женился в 1894 году на девушке из деревни Яксер Анне. Моя бабушка Анна Елисеевна 1873 г.р. была сиротой. В возрасте 12 лет она с дядей приехала в Яксер тоже из-за Вятки и до замужества жила в доме дяди.

У них было 10 детей. 7 человек дожили  до совершеннолетия, а трое померли в младенчестве. Из 7 детей – 6 дочерей и один сын.

Старшая дочь Маша 1895 г.р. вышла замуж за Филиппа Алексеевича Курочкина в село Кизнер. Филипп Алексеевич занимался крестьянским хозяйством и работал на почте – на своей лошади развозил почту по деревням. Ездил с колокольчиков – далеко слышно, что едет почта. Почту оставлял в определённом доме и ехал в другую деревню. Продолжалось это до образования колхозов. Его брат Гавриил Алексеевич с женой Еленой Сергеевной всю жизнь работали учителями. У Елены Сергеевны я учился с 1 по 4 класс. У неё же учился и мой отец, и тётка Лида. У Гавриила Алексеевича я учился с 5 по 7 класс по русскому языку и литературе, он был и завучем и директором школы и одно время зав. роно.

Филипп Алексеевич помер в первой половине 30-х годов. Тётка Маша осталась с четырьмя детьми. Старшая дочь Валя вышла замуж тут же в селе за Александра Торопова. Сейчас живут в отцовском доме. У них две дочери Нина и Люся и помер сын Володя.

Сын Александр Филиппович Курочкин 1916 г.р. всю жизнь до демобилизации по возрасту  служил в армии. Демобилизовался в звании подполковника. Сейчас живёт в Москве с женой Марией Яковлевной. У них две дочери Люся и Таня, обе замужем, живут в Мурманске.

Третья дочь Филиппа Алексеевича Лена 1921 г.р. жила с сыном в с. Кизнер, сейчас в Ижевске. Дважды выходила замуж, обоих мужей похоронила.

Четвёртый сын Николай 1925 г.р. помер перед войной.

Сама тётка Маша померла в 1958 году.

Вторая дочь Дмитрия Сергеевича – тётка Дуня 1897 года рождения вышла замуж в деревню Синярка – 6 км от села Кизнер. В молодые годы овдовела.

От первого брака сын Пётр – 1918 года, погиб на войне. Остались в Синярке жена и дочь.

Второй сын Александр родился в 1928 году вне брака. Он после женитьбы с семьей жил на Урале, работал на шахте. Из-за семейной ссоры бросился под поезд. Остались жена и дети.

Тётка Дуня в конце 30-х годов вышла замуж. Он любил выпить. Прожили несколько лет – и помер. Сама померла в 60-х годах.

Третья дочь – Валя 1899 года вышла замуж в своей деревне за соседа Никифора Никоноровича Перевозчикова. В 1921 году померла при родах дочки. Остался сын Фёдор – 1919 года рождения. Сейчас живёт в посёлке Ягул с женой Наташей (поправка автора – «сейчас в Ижевске»). Работал   в военлеспромкомбинате, а после его ликвидации – начальником лесоучастка. Сейчас на пенсии. У них дочь Валя – живёт с семьёй в Ижевске.

Четвёртая дочь Надя 1901 года вышла замуж в село Кибья километров 15 от Липовки на север. Вышла за Ивана Ивановича Попкова. Он был счётный работник, работал в своём селе, в промартели дер. Гыбдан, а в 30-х годах переехал в Вятские Поляны. Там он преподавал в РКШ (Районная колхозная школа), потом работал в Госбанке. Помер в конце 40-х годов.

У них было двое детей: Виталий 1023 года и Юля 1925 года. Виталий вернулся с фронта без ноги, женился, уехал куда-то в северо-западные области, помер в начале 50-х годов, видимо, сказались последствия фронта.

Юля вышла замуж за Кулаева Гения Петровича. Сейчас живут в Горьком. С ними живёт мать – тётка Надя. У них сын и две дочери. Сам он инженер, работает на заводе, она – учительница (поправка Ухановой Л.Г. – мои родители и бабушка умерли и похоронены в Нижнем Новгороде. Кулаевы -  Гений Петрович в 2005 г., Юлия Ивановна – в 2000г. Попкова Надежда Дмитриевна – в 1985 г.)

Предпоследняя дочь Наташа 1905 года вышла замуж в своей деревне за Фёдора Артемьевича Перевозчикова. Вначале они жили в деревне. У него были живы мать и бабушка, и с ними жил младший брат Иван Артемьевич. В конце 30-х годов они переехали на разъезд Ягул, где дядя Федя работал дежурным по станции. Умер он в 1943 году.

У них двое детей – сын Александр Фёдорович 1924 года рождения и дочь Зинаида Фёдоровна – 1927 года. После смерти дяди тётка с Зиной переехали обратно в деревню. А Саша служил в армии.

С Сашей и Зиной мы вместе росли, вместе играли, ходили в школу. В 1941 году в начале войны, когда нам было по 17 лет, а ему даже ещё не исполнилось и 17, ушли добровольно в армию. Направили нас в авиатехническую школу, вместе её окончили и вместе работали авиамеханиками. Разъехались в июле 1943 года. Он демобилизовался в 1950 г. Женился на Рене Савиных. 50-е годы мы с ними жили в пос. Кизнер по соседству. Они там прожили 25 лет. Он работал в районных организациях. Она - в семенной лаборатории. В 1975 году его перевели в Мало-Пургинский район, в с. М.Пурга. Реня там померла в 1978 году.

У них дочь Таня 1951 года и сын Гена – 1955 года. Оба живут в Ижевске своими семьями.

Дочь тётки Наташи Зина вышла замуж за Петрова Николая Михайловича. Он родом из Калуги. В Ягуле служил в армии, демобилизовался и остался тут жить. Из Липовки они перевезли дом. С ними жила и тётка Наташи. Померла она в 1972 году. Детей у них нет.

Младшая дочь Дмитрия Сергеевича тётка Лида 1911 года рождения вышла замуж в 1931 году в деревню Елох, это километров 8 от посёлка Кизнер на юго-запад, за Караваева Алексея Петровича. Он всю свою жизнь проработал путейцем на жел.дороге, сначала рабочим, потом бригадиром и мастером. В 50-х годах попал под поезд, потерял руку. Жили они в деревне на разъезде Кочетло, а сразу после войны переехали на станцию Кизнер, жили в железнодорожном доме, потом перевезли из деревни свой. В 50-х годах мы жили по соседству с ними.

Дядя Алёша помер в 1978 году. Тётка до последнего времени жила там. Сейчас дом продала и уехала к сыну. У них один сын Евгений 1932 года рождения. Женился на Нине Березенцевой из пос. Кизнер. Сейчас они живут в городе Добрянка, Пермской области. Он работает машинистом на тепловозе. У них две дочери Валя и Люда и сын Саша. Саша работает вместе с отцом.

Наша семья

 Единственный сын Дмитрия Сергеевича Василий Дмитриевич 1903 года рождения женился в 1923 году на девушке из деревни Старый Трык Бызовой Александре Алексеевне 1903 года рождения.

У них родилось пятеро детей: я, Сергей, – рождения 27.01.1924 г., Галя – 3.12.1926 г., Настя – 8.01.1929г. Павлик – 5.01.1932 г., Герман 22.06.1935 г.

Жили в одном доме с родителями отца, то есть с дедушкой и бабушкой, и до замужества с нами жила тётка Лида. И, как уже было сказано, с нами жила до 1930 года прабабушка Мамаша.

У дедушки и бабушки часто гостили внуки и сами дочери, а в праздники съезжались в гости вместе с мужьями, свёкрами и свекровями. Собиралось иногда только лошадей во дворе до десяти голов, а  гостей – большое застолье. Редко у кого враз съезжалось столько гостей!

До революции семья дедушки жила трудно, детей много, а работников мало. Хлеба до свежего урожая не хватало. Приходилось брать в долг у богатых мужиков. А летом из свежего урожая надо было возвращать долг и ещё несколько дней отработать в поле. Поэтому бабушка Анна со старшими дочерьми всё лето работали в поле. Надо было своё поле обработать и ещё отработать долг.

Перед революцией дедушка Дмитрий Сергеевич наряду с земледелием занимался ещё и плотничеством – ходит с артелью по деревням, по найму, строили  и перестраивали дома. Во время Первой мировой войны он работал доверенным у какого-то хозяина или, может быть, казенного ведомства, видимо, что-то вроде экспедитора, ездил с различными поручениями в города Малмыж, Ижевск, Елабугу и другие. Во время гражданской войны в возрасте около 50 лет он оглох и до конца жизни был глухой. Слышал только, если говорили громко или возле самого уха.

В это время они с зятем Никифором Никоноровичем решили учиться выделывать овчины и кожи, так как спрос на эту работу был большой, а мастеров поблизости не было. В то время вся основная одежда и рабочая, и выходная,  была из овчин, крытая сукном или наголная.

У Никифора Никоноровича была валенная мастерская. В этой мастерской они и начинала работать. Но у зятя уже было ремесло – они со старшим братом катали валенки, и новое ремесло его не увлекло. Поэтому дедушка и стал работать один, потом к нему приобщился мой отец, и помогала вся семья.

В начале делали только для своей семьи. Выписали необходимую литературу. Постепенно пришли опыт и умение. Стали брать заказы от населения. За сараями построили мастерскую, приобрели необходимое оборудование и инвентарь, а разные материалы и краски выписывали посылками.

Заказов было очень много, везли со всех ближайших деревень. Работали всю зиму с раннего утра до позднего вечера. Выделывали овчины чёрной и красной дубки и белые выделывали и кожи сыромятные и дублёные. В мастерской  стояло два больших чана – один для овчин, один для кож, и стояли большие кадки, стояли кобылки и разные приспособления и стол. Для измельчения корья во дворе под лабазом была сделана большая ступа, а пест был подвешен на гибкой жерди. Наёмных работников не держали, работали в основном дедушка с отцом. Им помогали тётки Надя, Наташа и Лида. А когда  Надя и Наташа вышли замуж, помогали мама, бабушки и тётка Лида. Этим семья приобрела достаток, и хозяйство стало середняцким. Если бы это происходило не при советской власти, они бы постепенно стали нанимать рабочих, дело бы стало расти, и могло превратиться в фабрику. Сами постепенно работать бы перестали и могли из крестьян превратиться в купцов. Вот так и происходило классовое расслоение общества. Одни беднели, другие обогащались. И кто знает, кем бы мы были сейчас. А если бы появились конкуренты, то могли бы и обанкротиться.

В 20-х годах семья, как тогда говорили, выбилась из нужды. Из кож собственного производства всем членам семьи нашили обуви – сапоги, ботинки, сандалии. Каждую весну на несколько дней приглашали на дом сапожника.

У большинства мужиков в деревне в то время были телеги на деревянном ходу, то есть оси деревянные, самодельные, сохи, сбруя часто верёвочная. Достаток крестьянина в то время определялся по тому, какая у него лошадь, сбруя и во что запряжена.

А у нас к концу 20-х годов купили хорошую телегу на железном ходу, выкрашенную в чёрный цвет, тарантас с мягким сиденьем и мягкими козлами, тоже выкрашенными чёрным лаком. Купили выездную наборную сбрую с кистями.

Кроме выездной были ещё два комплекта ремённой рабочей сбруи. В одну запрягали только на пашню, а вторую в разные работы. Купили железный плуг.

Построили новую избу.

К конце 20-х годов во время раскулачивания наша семья избежала этой участи, так как не держала наёмного труда. Да и вообще в нашей деревне никого не раскулачили. Несколько семей обложили твёрдым заданием (натуральный и денежный налог), в том числе попала и наша семья.

После этого семья перестала занимать этим ремеслом, мастерскую продали на избу. Дедушка продолжал заниматься сельским хозяйством, а отец ушёл работать на производство.

На станции Кизнер был лесопильный завод, там он работал машинистом на электростанции, потом работал в Сосновке. На выходные и в отпуск приезжал домой и работал по хозяйству.

В 1933-34 году создали лесопункт с лесопилкой системы «Рыбатаратрест» за селом Кибья, там он тоже работал на электростанции. Оттуда в 1935 году его направили в город Можгу на курсы шоферов. С ним в Можге жили мама и Настя с младшими братишками. А мы с Галей ходили уже в школу и жили в деревне с дедушкой и бабушкой. После окончания курсов отец работал шофёром в Вятских Полянах, и опять там с ним жили мама и Настя с младшими братишками А мы с Галей ездили к ним только в каникулы.

Автомобиль в то время был большой редкостью. Когда отец на машине приезжал домой – вся деревня собиралась у нашего дома, а ребятишки не уходили с утра до вечера.

В Вятских Полянах отец работал на строительстве шпульно-катушечной фабрики, сейчас машиностроительный завод. Потом работал в других организациях, семья жила деревне. Домой он приезжал редко, и я не помню, чтобы в те годы он дома был трезвым.

В 1938 году приехал домой и стал работать в колхозе. Вскоре его избрали председателем колхоза. В 1939-1940 годы работал председателем колхоза, но выпивать не прекращал и где-то по пьянке что-то наговорил. А времена тогда были такие, что быстро кто-то доложил, приехали, арестовали и приписали статью «агитация против советской власти».

В марте 1941 года судили, дали 5 лет. Год примерно сидел в городе Можге, работал на автомобиле в лесу. Потом отправили в город Норильск. Там был до конца срока, и ещё год проработал вольным.

В конце 1946 года приехал домой. Сначала работал в колхозе на разных работах. Потом ушел шофёром в военлеспромкомбинат.

В январе 1950 года работал в гараже по ремонту, целый рабочий день не столько работал, сколько опохмелялся. Вечером почёл домой и почему-то на станции стал через тормоз переходить товарный поезд. А так как отец был пьяный, то на тормозе поскользнулся, полетел вниз и зацепился подолом полупальто за нижнюю ступеньку тормоза. Поезд в это время пошёл, его потащило, колесом отдавило ступню ноги, обломило пальцы на руке, пробило голову. Километра через три отцепился. Нашёл его путеобходчик. Больница в то время была только в селе  Кизнер. Днём его туда брат Павлик повёз, а там как раз все хирурги уехали в Ижевск. Его обратно на станцию – да поездом в Можгу. Дорогой уже перед Можгой он помер в возрасте 46 с половиной лет. Подвела его, как и многих других, пьянка.

Дедушка Дмитрий Сергеевич после вступления в колхоз работал на разных работах. Он был человек религиозный. Сколькоя помню, он каждое воскресенье и в праздники ходил в церковь, пока в Кизнере не закрыли, последнее время был даже в церковном совете и видимо был даже церковным старостой. Когда в Кизнере церковь закрыли, он принимал активное участие в передаче церковного имущества Короленковской церкви. А потом часто ходил в церковь в Короленко, пешком за 25 километров. Дома у него была небольшая библиотека религиозных книг, примерно десятка три. При аресте отца во время обыска почему-то значительную часть этих книг забрали. Книги эти он постоянно читал, и часто у них с такими же, как и он, возникали различные споры, как толковать то или иное положение.

Кроме кожевничества он ещё правил лошадей, лечил так называемый исплек. Лошадь начинала хромать на переднюю ногу, видимо, был вывих, называемый исплек. К нему приводили, и он исправлял. Поэтому у него было много знакомых во всех окрестных деревнях и среди русских и среди удмуртов. Помер дедушка в 1949 году в возрасте 78 лет.

Бабушка Анна Елисеевна была очень добрая по отношению  к нам, детям. Женщина была очень беспокойная. Её любили не только дочери, но и все зятья, все внуки. И каждый её вспоминает только тёплыми словами. Померла она в 1942 году 70 лет.

Мать Александра Алексеевна работала, как и все женщины в крестьянстве, и по хозяйству, и в поле, и в огороде. В колхозе до войны работала на разных работах. В войну посылали работать, вместе с другими колхозниками, на строительство железной дороги Ижевск-Балезино. 1943-1945 годы была кладовщиком в колхозе. Работала в колхозе до смерти отца.. Вскоре после его смерти переехала жить к нам в Короленко, нянчилась с Сашей и Любой. И с тех пор живёт с нами, куда мы, туда и она.

Галя в 1934 году пошла учиться в первый класс, а в 1941 году окончила 7 классов Кизнерской средней школы. В связи с войной в 8 классе учиться не стала, работала в колхозе. Её от колхоза тоже послали на строительство железной дороги.  Работали они в районе села Кекоран.

В войну в Кизнере в здании бывшей церкви сделали спичечную фабрику. Галя работала на этой фабрике. В конце войны фабрика сгорела, и она перешла работать в бухгалтерию райпотребсоюза. В 1947 году перешла на работу в отдел ЦСУ при райисполкоме. Вышла замуж за Адаменко Николая Антоновича. Он служил в армии в воинской части в Кизнере. В 1948 году она уехала на родину мужа в село Житное Роменского района Сумской области. Там в городе Ромны поступила на швейную фабрику, где проработала до пенсии до 1981 года мастером.

После демобилизации туда приехал и Николай Антонович. Сначала они жили в селе с родителями, километров 6-7 от города, каждый день ходили на работу в город. Потом переехали в город. Сейчас живут в благоустроенной квартире. Она окончила 10 классов вечерней школы, вступила в партию. У них двое детей – Валерий 1955 года рождения и Володя 1956 года. Оба женаты. Валерий с женой работают на торговом судне, постоянно находятся в загранплавании. У них два сына – двойняшки.

Володя с женой живут с родителями. У них один сын.

В середине 1981 года Галя заболела раковой болезнью, сделали две операции, но безуспешно. 5 апреля 1982 года она померла на 56-м году жизни.

Настя пошла учиться в первый класс в 1937 году. В 1944 году закончила 7 классов. Работала в колхозе. После войны окончила счетоводные курсы в гор. Можге. Работала счетоводом, табельщицей на жел. дороге. Жила на станции Вятские Поляны. Там вышла замуж в 1957 году за Шуртакова Модеста Александровича. Живут на станции Вятские Поляны. Он работает водителем мотовоза на железной дорогое, она на мясокомбинате. У них один сын Евгений 1958 года рождения. В 1976-78 годах служил в армии. После демобилизации женился. Жена Вера. У них сын – Дима. Живут в Вятских Полянах. Женя работает шофёром. (поправка – «сейчас в Доброполье Донецкой обл.»)

Павел (Павлик) пошёл учиться в первый класс в 1939 году. До войны окончил два класса. В войну как следует не учился. В 1944 году в пятом классе оставили на второй год. Мальчишки его возраста в то тяжёлое военное время были предоставлены сами себе. В неучебное время работали в колхозе наряду со взрослыми. Поэтому он награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

В 1945 году перевели в 6-й класс, но из-за слабой успеваемости снова вернули в пятый. Он несколько времени походил и бросил. Пошёл работать. Год работал в колхозе. Потом поступил на железную дорогу монтёром связи. В 1950 году призвали в армию. Там остался на сверхсрочную службу, окончил среднюю школу, поступил в военное училище. Будучи в армии в гор. Риге женился. Окончил два курса военно-морского училища в гор. Ленинграде. В связи с сокращением армии их училище расформировали, а курсантам предложили либо переводиться в другое училище, либо демобилизоваться. Он выбрал демобилизацию.

В Риге приобрёл кооперативную квартиру, окончил вечерний институт. Сейчас работает начальником ОТК одного из рижских заводов. С женой развелись. Несколько лет жил один. Женился второй раз, и опять неудачно. Снова развелись, хотя пока живут в одной квартире. У него сын Павел Павлович.

Герман пошёл учиться в первый класс в 1943 году. В 1953 году окончил 10 классов Кизнерской средней школы. Один год работал инструктором райкома комсомола. Потом поступил в Сарапульский электромеханический техникум. В 1957 году после окончания техникума был направлен на мотозавод в гор. Ижевск. Там в 1959 году женился на Кравец Светлане Михайловне. Окончил Ижевский механический институт. Сначала учился на вечернем отделении, потом перешёл на дневное. Учился и на полставки работал лаборантом. На заводе прошел путь от мастера до начальника цеха. Сейчас работает начальником цеха завода. Светлана Михайловна родиной из-под Днепропетровска работает технологом на том же заводе. У них двое детей – Дима 1964 года рождения, Олеся – 1973 года.

Наша семья в Липовке не уменьшалась менее 6 человек. Тётка Лида в 1911 году родилась в семье десятой. Потом тётки одна за другой выходили замуж. Я в 1924 году родился в семье седьмым. Потом родились Галя и Настя, стало опять 9 человек. Тётка Лида вышла замуж, померла прабабушка – осталось семь человек. Потом родились Павлик и Герман. Опять 9 человек. В войну не было дома отца и меня. Оставались 7 человек. В 1942 году умерла бабушка, осталось 6 человек. После войны я с семьёй почти не жил. Семья постепенно стала распадаться, и создавались новые семьи.

Материнская линия

Как уже говорилось, наша мама Александра Алексеевна родилась в семье Алексея Васильевича Бызова в деревне Старый Трык. Наш прадед Василий Дементьевич Бызов с братом Филимоном приехали в Старый Трык из Уржума, из-за Вятки тоже, видимо, как и Копаневы, где-то в середине 19-го века.

Деревня Сарый Трык – центр Старотрыкской волости. Слово Трык для непривычного уха звучит довольно странно, не понятно какого оно происхождения (в словаре В.И. Даля – ТРЫК - щёголь, модник, франт. Ярославской обл. – пояснение Л. Ухановой).

Но для нас, с рождения слышавших это слово, оно было таким же привычным, как, скажем. Нож, ложка, стол и т.д.

Старый Трык расположен в полутора километрах от Липовки и с 4 км от села Кизнер.

В старом Трыку, как и в Липовке, жили одни русские. А километрах в 4-х на северо-запад в дер.  Новый Трык живут одни удмурты.

В Ст. Тыку, кроме волостного правления, была школа, магазин, несколько двухэтажных каменных или полукаменных домов. Была одна большая улица и несколько маленьких. Примерно в одном километре на юг на речке Люге было барское имение, жил земский начальник Львовский.

У Василия Дементьевича было два сына: Иван – 1870 года рождения и Алексей – 1893 года рождения и три дочери: Мария, Матрёна и Татьяна.

У Ивана Васильевича было два сына и дочь. Старший сын Яков погиб в гражданскую войну. Второй – Кузьма жил в Трыку, помер в 50-х годах. У него было две дочери и сын. В настоящее время сын Борис Бызов живёт в пос. Ягул. Дочь Людмила Федянина живёт в Трыку, работает учительницей. Вторая дочь померла.

Прадед Василий Деменьтевич Бызов, а потом и его сыновья Алексей и Иван помимо земледелия занимались кустарным промыслом – выработкой кирпича. Кирпич делали в основном члены своей семьи, но держали и двух-трёх наёмных рабочих. В сезон делали по 3-4 колонки. В одну колонку входило по 10-14 тысяч штук. То есть делали примерно 40-50 тысяч штук в сезон. Кирпич продавали в окрестные сёла и деревни. У брата был одноэтажный кирпичный дом. У дедушки было две лошади, две коровы, деревянный дом со всеми  надворными постройками. Но большого богатства не имели, поэтому после революции под раскулачивание не попали.

В Старом Трыку они жили примерно до 1929-30 года. В конце 30-х годов часть мужиков из Старого Трыка выехали в новый посёлок, который назвали Майский. От старой  деревни не более одного километра, но землю для  приусадебного участка и частично для полей разрабатывали по лесу. В этот посёлок переехал и дедушка Алексей с семьёй.

У Алексея Васильевича была дочь Александра 1903 года рождения и два сына – Пётр 1907 года и Григорий – 1910 года.

Дочь Александра – наша мать, вышла замуж в 1923 году в дер. Липовку.

Дедушка Алексей в Майском через два года построил второй дом. В первом остался жить сын Пётр с семьёй, а в новый переехали старики с семьёй Григория.

Дядя Пётр Алексеевич женился в 1927 году на Анастасии Ивановне из деревни Еналка. У них было четверо детей, но трое померли в детстве. Осталась самая младшая Зоя, которая после окончания института работает и живёт в Москве, вышла замуж.

Сам дядя Петя  до войны работал в конторе Кизнерского сельпо. В 1941 году в начале войны ушёл на фронт и пропал без вести. Тётка Настя из Майского переехала в райцентр Кизнер, потом в посёлок Ягул.

Дядя Григорий Алексеевич женился в 1931 году на девушке из деревни Кадрек Зинаиде Сергеевне. У них был один сын и две дочери. Сын Иван живёт в Горьковской области, работает в сельском хозяйстве. Дочь Нюра уехала в Сибирь, живут где-то в леспромхозе. Вторая дочь замужем за Останиным Николаем из д. Чулья, живут на станции Люга. Дядя Гриша в первые дни войны ушёл на фронт и тоже пропал без вести. Тётка Зина после ликвидации Майского переехала обратно в Старый Трык, где и живёт в настоящее время.

Бабушка Парасковья померла в 1941 году перед началом войны, а дедушка Алексей в 1951 году.

 

Деревня Липовка

Каждому дорого место, где он родился, где прошло его детство, ибо детство – это самая замечательная пора человеческой жизни.

Деревня Липовка, в которой я родился, и прошло моё детство, была (сейчас её уже нет) очень весёлая, своеобразная по красоте деревня. В ней жил очень дружный, весёлый народ. Умели дружно, напряжённо работать и весело гулять в праздники. Это не только моё мнение, что «вся кулик своё болото хвалит», это мнения тех, кто приезжал в деревню. Наоборот, мы, дети, в то время не замечали каких-либо отличий нашей деревни от крестных деревень, и когда слышали о ней похвальные отзывы, мы удивлялись – что находят в ней особенного.

А особенное было в том,  в отличие от других деревень, что в ней не было домов-развалюх, не было построек, крытых соломой, кроме овинов и отдельно от дворов стоящих лабазов. Правда, не было и особенно выделяющихся по богатству домов. Все дома были примерно одинаковые, в три окна на улицу и два окна во двор или в проулок. Почти все дома были под общей тесовой крышей – изба, клеть, сарай, амбар, лабаз, и у всех на улицу тесовые ворота.

В деревне не было кулаков и особенно бедняцких семей.   Более бедно жили несколько вдов – две-три. О трудолюбии жителей деревни говорит тот факт, что после создания колхоза все годы его существования колхоз числился в  числе передовых, и без хлеба люди не жили, даже в войну, в отличие от других деревень, траву не ели.

А в праздники гуляли дружно три-четыре дня.

Просуществовала деревня, видимо, немногим более 100 лет.

По рассказам моего дедушки, деревню обосновали удмурты. Но почему назвали Липовка? Если бы в честь дерева Липа, так в самой деревне лип не было, да и по-удмуртски липа – беризь. Поэтому, если удмурт спрашивал липовского – откуда ты, то знающий удмуртский язык отвечал – береть – значит из Липовки. Может быть, в честь женского имени Липа или основателя деревни звали Липа?

В деревне было семь зажиточных удмуртских хозяйств. Потом из-за Вятки стали приезжать русские и вытеснили удмуртов, и они разъехались по соседним удмуртским деревням.

Расположена деревня в пойме небольшой, но в своё время тоже очень красивой, речки Люги в трёх километрах от села Кизнер и в 8 километрах от райцентра Кизнер.

За речкой по лесу на расстоянии 1 км от деревни проходит железная дорога Казань-Агрыз. В полутора километрах от деревни находится разъезд Ягул. До 1938 года он назывался разъездом Львовским, так как возле этого разъезда на Люге  раньше, до революции, было имение барина Львовского. Он, видимо, был лесничим и был избран председателем уездной земской управы, поэтому его называли земский начальник.

Жизнь крестьян окрестных деревень была тесно связан с этим имением. Хотя барщины как таковой не существовало, свои паи обрабатывать нанимал добровольцев, но в имении на пруду стояла мельница на три камня с крупорушкой, маслобойкой и лесопильный завод. Поэтому крестьяне были в постоянной зависимости от барина.

У наших родителей много воспоминаний было связано с этим имением, и как на Рождество ходили в имение славить Христа, и им давали монетки, и как работали на барских полях, и как барин следил за состоянием дорог. Все основные дороги, или как тогда говорили «Большая дорога» по сторонам обсаженные берёзами, были разделены на участки. Каждый участок закреплён за определённым крестьянином. Горе тому крестьянину, на участке которого барин, проезжая, обнаружит неисправность.  Поэтому каждый хозяин стремился свой участок содержать в идеальном порядке.

Сам Львовский помер ещё до революции. А наследники выехали или их вывезли во время революции. Барский дом был по тем временам довольно большой. Оставшийся после него котлован можно было видеть даже в послевоенные годы.

Часть дома перевезли в Кизнер под больницу, а вторую часть увезли куда-то в другое место.

Деревня Липовка располагалась по пологому склону поймы реки с северо-востока на юго-запад. В старину деревни располагали на самых неудобных для пашни землях, между оврагами, с тем, чтобы лучшие земли остались под поля. Не избежала этой участи и наша деревня. Она даже больше других была изрезана логами.  В верхнем её конце, откуда начинала строиться деревня, проходил овраг, заросший хвойным лесом. За этим оврагом по краю поймы пролегал косогор, тоже заросший лесом. Косогор прорезали ещё три лога. Один сплошь заросший лесом, в двух других деревьев почти не было. Этот лес  по логам и косогорам говорит о том, что в недалёком прошлом, что помнили ещё наши деды, вся эта местность была покрыта хвойным лесом.  Основатели деревни среди леса расчищали место под усадьбы и поля. Уменьшались леса.

Через два дома от первого лога деревню пересекал второй лог, ещё через два дома – третий. Оба эти лога были заросшими лиственными деревьями – высокими берёзами, тополями, черёмухой, рябиной.

У третьего оврага берега были крутые, по улице через него был деревянный мост. По обе стороны моста были крутые горки – любимое место для детворы зимой для катания на санках, ледянках и т.д.

Примерно посередине деревни был ещё один лог, но его берега были пологи, и он был широкий, поэтому моста через него не было, а внизу с одной стороны была даже усадьба, стоял один дом и возле него колодец, но с другой стороны были две хорошие горки, где также резвилась детвора.

Через несколько домов улицу пересекал небольшой ложок, и в конце улицу завершал так называемый Большой лог. Этот лог был действительно большой, он был самый длинный, у него было несколько вершин, каждая из которых имела свои названия. Он менее других был покрыт лесом, часть его бугров распахивали и засевали, а на большей части косили сено и пасли скот.

 Метров через 200-300 от большого лога за деревней был тоже большой овраг, так называемый межевой лог. Он проходил по границе полей липовских и кизнерских. В вершинах этого лога находится кладбище всех окрестных деревень. Таким образом, деревню по концам ограждали два оврага и пересекали четыре лога, из них два небольших. Эти лога не только не мешали деревне, а наоборот, придавали ей неповторимую красоту.

 В логах за деревней мы, дети, собирали грибы, осенью жгли костры и пекли картошку, пасли скот, зимой с гор катались на лыжах, ходили за пихтовыми ветками на веники для подметания полов. Полы в деревне все подметали преимущественно пихтовыми вениками.

Из хвойных деревьев наряду с елью и сосной было много пихты. Отдельные пихты периодически посыхали. Хвоя у сухой пихты становилась красной и хорошо горела. Любимым занятием мальчишек и подростков в осеннее сырое время поджигать эти отдельно стоящие пихты. Зрелище бесподобное, хотя каждому после этой забавы дома доставалось, так как дым, а иногда и пламя были видны в деревне. Но забава эта была придумана ещё до нас.

Было у нас ещё одно любимое занятие в логах – топить еловую смолу или, как мы её называли, серу. Выбирали ель с вытекающей смолой, поджигали смолу и подставляли банку с водой. Иногда смолу собирали сырую, приносили домой и перетапливали. Топлёная смола становилась эластичной, не липкой и хорошо жевалась. Такую серу продавали даже на рынке.

До коллективизации по логам вокруг деревни располагалось несколько пасек. После коллективизации была создана колхозная пасека, а у колхозников ульи стояли возле домов на огородах.

Наша деревня в одну улицу, протяжённостью примерно в один километр, в 30-х годах максимально достигла 54 дворов. Между домами в проулках было много деревьев, главным образом черёмухи, рябины, тополей. В 1937 году осенью семь дворов по одной стороне сгорело, тут много выгорело и деревьев.

Вся улица прокрыта травой-лужайкой за исключением самой середины – проезжей части улицы.

Вся улица была обнесена заборами. При выезде в поля  было пять полевых ворот.

 

---

В Липовке был годами выработан обычай – в субботу перед баней каждую неделю наводить определённый порядок. Женщины в домах мыли полу, чистили песком медные самовары, подносы, а мужчины и подростки подметали во дворах и на улице – каждый против своей усадьбы. Зимой из дворов вывозили волокушами снег и расчищали его у ворот. Поэтому в летнее время улица отличалась исключительной чистотой.

Особенно празднично выглядела по воскресеньям. Под окнами на лавочках группами сидели мужчины и отдельно группами женщины, потому что у мужчин были свои мужские заботы и разговоры, у женщин – свои.

 

Молодёжь

Ближе к вечеру где-нибудь в определённом месте собиралась молодёжь, пели песни, водили хороводы, танцевали под гармошку. Молодёжи в то время в деревне было много, так как почти никто никуда из дому не уезжал.

Я всегда удивлялся активности молодёжи тех лет. До коллективизации в деревне не было ни комсомольской, ни каких других организаций, следовательно, не было специального какого-то организатора.

Тем не менее, молодёжь деревни  делала много полезных дел.

Они, например,  по собственной инициативе, без каких-либо указаний сверху построили хорошую летнюю сцену. Для этого в бывшем барском имении разобрали какой-то сарай, на своих лошадях привезли в деревню и сами построили. Причём на сцене было три стены с окнами и дверьми, а за ними кулисы. Даже была суфлёрская будка. На этой сцене периодически ставили спектакли, на которые приходили все взрослые и, конечно, дети.

У них было сделано настоящее футбольное поле, свой судья и команды, правда, играли только между собой, но зрителей собиралось много. У них был какой-то денежный фонд, видимо, от какой-то районной организации – они приобретали различные товары и устраивали денежно-вещевые лотереи, от которых получали определённый доход и расходовали на общественные цели.

Каждый день 1 Мая собирались и с песнями и флагами ходили по улице, в конце из охотничьих ружей производили салют.

 

Песок

Против верхнего конца деревни между концами огородов и рекой была площадь, так называемый песок. На этой площади было две зерносушилки, до десятка бань и несколько лабазов, в которых хранился запал лесоматериалов отдельных хозяев. Тут же, на песке, хранили вывезенные из леса брёвна, тут их обрабатывали, разделывали вручную на пиломатериал. Распиленные доски для просушки складывали в клетки – очень удобное место для игры в прятки. Здесь же хранился запал дров примерно у половины хозяев деревни. Зимой дрова из лесу вывозили на песок, весной их пилили и кололи и складывали в поленницы, а в следующую зиму по мере надобности завозили во дворы.

Когда создали колхоз, на этом песке построили конный двор, свинарник, коровник, овчарник хлебные амбары, контору колхоза и кузницу.

 

Лес и болото

Напротив этой площади за Люгой был выгорожен постепенно сужающийся прогон в лес. Он шёл через болото, по которому был настил из брёвен. Через реку стоял деревянный мост, который перестраивали всей деревней почти каждую весну после каждого весеннего разлива. Деревянный настил через болото был разделён на участки, каждый участок был закреплен за определённым двором. Каждый следил за исправностью своего участка, вывозили на него разный мусор, чаще обмялки – отходы от переработки льня и конопли, чтобы проезжая на телеге меньше трясло.

Изгородью – пряслами из жердей были обнесены не только огороды, но и поля, и луга, и лес, в котором гулял скот. Площадь огороженного леса были примерно километров 5-6 в длину и около полукилометра в ширину – от болота до железной дороги. В этом месте раньше был густой хвойный лес. Но в начале 20-х тут был большой пожар, значительная часть выгорела – от самого болота и за железную дорогу. Только вдоль болота у прогона сохранилось несколько гектаров леса, и его называли «зелёный лес». На остальной выгоревшей площади во времена описываемых событий возрождался молодой лес-самосев.  В некоторых местах рос сплошной сосняк, в других – осинник, в третьих – березняк, и оставались полянки. Вот в этом-то молодом лесу и гулял скот без пастуха - до окончания сенокоса. Сюда же мы ходили за земляникой, брусникой, грибами. В болоте собирали клюкву, смородину, по лугам – черёмуху, калину. А за малиной и орехами ходили за железную дорогу, но те места для нас, детей, были недоступны.

 

Смолокуренный завод

Каждый вечер представители всех дворов ходили в лес за коровами. Иногда ходили взрослые, но чаще всего мы, дети. Коров находили по колокольчикам или кутазам, привязанным на шее коровы.

В зелёном лесу, сразу за прогоном через болото, на паях несколько мужиков деревни построили смолокуренный завод. Сырьё заводили из других лесов. На сырьё шли и выкорчеванные сосновые пни, которые на поленья рвали аммоналом. Вырабатывали они смолу, скипидар, дёготь. Но этот завод просуществовал недолго. Перед коллективизацией все строения сломали и куда-то увезли.

 

Река

Обязательной принадлежностью любой деревни является река или другой водоём. Но в нашей местности больше озёр нет. Причём речка должна быть более или менее значительной по размерам. В тех деревнях, где речки очень мелкие, их жители испытывают очень много неудобств пол сравнению с теми, где речки большие. Прежде всего, речка – это противопожарный водоём. В середине 30-х годов в деревне Новый Трык днём сгорело две улицы, не менее 50 дворов только потому, что не хватило воды – речка у них очень мала, а пруд тоже небольшой, и в результате такая трагедия.

Во-вторых, в пойме реки обычно бывают хорошие заливные луга. Речка – это водопой для скота, место для полоскания белья, место отдыха летом, источник рыбы и т.д.

Речка Люга, протекающая вдоль Липовки, небольшая про размеры, длиной километров 60. Но она довольно полноводна была в те времена. На ней было 7-8 прудов с мельницами. В неё вливается до 15 мелких речек. Против Липовки было три глубоких омута, в которых взрослые парни, купая и прыгая с крутого берега, не всегда могли достать дно. В ней водилось много рыбы, преимущественно сорога, голавль, ёрш, окунь, пескарь, щука и другие. Весной намётами рыбачила вся деревня, в остальное время рыбачили отдельные любители, ставили морды, вятеля, ловили на удочки и сетями, а обычно осенью по ночам острожили. В то время никто не запрещал – лови чем угодно. В Люге водилось очень много раков. Берега её были заросшие ивой, ольхой. Эти заросли придавали Люге особую красоту, особенно с лодки. На всю жизнь  у меня останется в памяти, как меня в первый раз прокатили на лодке по этому зелёному коридору. Тогда я , наверное, еще не ходил в школу, было, видимо, лет шесть.

Вся детвора, особенно мальчишки, значительную часть свободного времени проводили на речке. В середине 30-х годов кустарники по берегам Люги вырубили, остался только мелкий кустарник

Весной по ней сплавляли лес. И потеряла наша речка всю свою прелесть. Омутов не стало, и сама вся обмелела. Мало стало рыбы и постепенно не стало раков.

 

Пожарка

В деревне была ещё одна достопримечательность. Через дом от нас стоял пожарный сарай. В нём стояла  пожарная машина на специальной телеге – машина сделана на заводе вместе с этой телегой – и три деревянные бочки с водой на двухколёсных специальных тележках. Рядом с пожаркой стояла колокольня – высокий столб с колоколом под маленькой крышей наверху. В деревне большое внимание уделяли пожарной безопасности, значительно больше, чем после образования колхоза. Может быть, потому, что после постройки железной дороги вокруг неё возникали частые лесные пожары, угрожающие деревне, а может быть, так было и раньше. Летом в пожаркой беспрерывно дежурили крестьяне с лошадью. Лошадь стояла тут же в конюшне, которая была сзади пожарной. Летом, обычно в воскресенье, часто устраивали тревоги. Звонили в колокол, и все жители деревни, независимо от того, виден или не виден где-то дым, должны были бежать к пожарке. Там вывозили пожарную машину и начинали поливать, пока не израсходуют весь запас воды. Потом заливали баки свежей водой,  просушивали рукава, и всё опять в боевой готовности.

В конце 20-х годов над пожарным сараем надстроили второй этаж, теплое помещение примерно 6 на 8 метров. На крыше сделали каланчу с колоколом, и дежурный сидел уже на каланче.

Зимой пожарная изба первоначально служила ночлежным домом для нищих, которых в те годы по деревням ходило очень много. Но они там ночевал не охотно, просились к кому-нибудь в дом. Поэтому пожарную впоследствии приспособили под клуб. Молодёжь там сделали небольшую сценку, ставили спектакли, концерты, показывали кино, устраивали танцы, игры. Здесь же проводили деревенские сходки. Для ребятни эта пожарная была местом частого пребывания.

 

 

Поля

У деревни было три поля, каждое обнесено изгородью из прясел с полевыми воротами для проезда. Севооборот был трёхпольный. В одном поле сеяли озимую рожь, в другом – чистый пар, в третьем яровые. После ржи сеяли яровые, после яровых – пар, после пара – озимые, и так беспрерывно. После уборки ржаных снопов в поле выпускали скот. Позднее, к осени, убирали яровые – выпускали скот туда. Кроме трёх полей отдельно был выгорожен клеверник, где выращивали клевер. Не огороженным было поле за большой дорогой, примерно в километре от деревни. Как уже отмечалось, пастухов в деревне не было, поэтому первую часть лета скот гулял в лесу. После сеноуборки выпускали на луга, а потом в поля. Когда подрастала трава в лесу, снова выпускали в лес.

 

 

Крестьяне деревни Липовка до колхоза

Колхоз в нашей деревне образовался позже, чем в других деревнях – зимой 1933-34 годов,  а наша семья вступила через год. Так что я очень хорошо помню единоличную жизнь.

 

Полевые, огородные  работы

 

Каждый крестьянин-единоличник имел определённый надел земли в зависимости от количества членов семьи или, как тогда говорили, в зависимости от едоков. В каждом из трёх полей обычно было по одной полосе, кроме того, полоса в клевернике, полоса за большой дорогой. Разделены были и луга. По обе стороны Люги вверху и по обе внизу получалось как бы четверо лугов. На каждом из них каждый имел надел. Отдельно были разделены чащобы – место, освобождённое от сухого болота, очищенное от зарослей кустарника. Помимо этого была разделены на участки и лога. Мало травянистые места по логам и по логам в последние годы распахивали и сеяли лён и яровые.

Из яровых выращивали овёс, пшеницу, горох, гречиху, просо, чечевицу. Ячмень в нашей деревне почти не сеяли, видимо, он плохо у нас родился.

Весной каждый хозяин должен был вспахать на лошади свой участок, вручную засеять, разбрасывая руками зерно из лукошка, и заборонить.

Потом надо было вспахать и заборонить огород, вывезти на него определённое количество навоза. Часть огорода выделить под коноплю, часть под гряды, а большую часто засадить картофелем.  Конопляное семя использовали на масло, а часть употребляли в виде начинки для шанег. Семя поджаривали, толкли в ступе, потом смешивали с толчёным варёным картофелем и наливали шаньги, иногда без картофеля.

А волокно конопли использовали на верёвки. Иногда продавали.

Картофель садили под плуг всей семьёй. Женщины делали грядки и на них садили овощи: морковь, репу, редьку, свёклу, горох, бобы, чеснок. В специальный рассадник высевали семена капусты и галанки (брюквы). Позднее рассаду высаживали на гряды. Сеяли мак и подсолнечник по картофелю и около грядок. Из навоза делали специальные грядки-парники, садили в них огурцы и тыкву. Потом на протяжении первой половины лета каждый день поливали огурцы и капусту, вёдрами принося воду с  реки или из колодца.

После окончание весенне-полевых работ, пахали пар, боронили его, а в августе снова пахали и сеяли озимую рожь.

По воскресеньям в поле обычно не работали. Поэтому часто устраивали своеобразные воскресники – ремонтировали дороги, дороги, мосты, изгородь в лесу, в полях и на лугах. Вся изгородь, как и дороги, была разделена на участки, каждый участок закреплялся за хозяйством. Но тем не менее на ремонт обычно выходили все одновременно.

 

Сенокос

С начала июля начинался сенокос. На сенокос выходили одновременно всей деревней в один день – каждая семья на свой надел. Сенокос – это самая чистая, не пыльная сельхозработа. Поэтому сенокос – самая весёлая, даже по-своему празднично-трудовая пора. Все, особенно женщины, одевались в нарядную одежду, светлые кофты. Платья. Платки. Мужчины в белых рубахах. Выходили все, кто мог держать косу в руках. В деревне оставались только старики да дети. Но и они ближе к обеду шли на луга.

Между завтраком и обедом устраивали подобедок, а между обедом и ужином – паужину. Основной едой в то время окрошка с квасом, кислое молоко, лук зелёный, иногда варили яйца. Причём кислое молоко у нас делали по особенному, такого с той поры я нигде не встречал. Молоко оттапливали, сквашивали и в него клали творог. Запас такого кислого молока всегда стоял в погребе на снегу.. Наливали его в миски и хлебали ложками.

Высохшее сено сгребали и тут жена лугах смётывали его в стога и обносили их изгородью, а по зиме сено привозили на сараи.

 

Во время сеноуборки для лошадей наступал перерыв в работе, их выпускали на улицу и они свободно гуляли по улицам и проулкам. А после уборки лугов выпускали на луга.

До начала уборки хлебов одновременно всей деревней вывозили оставшийся от огорода навоз на коровье поле.

 

 

Уборочная

Уборочная страда также начиналась всей деревней в один день. И опять в деревне, кроме детей и немощных стариков, никого не оставалось.

В поле выходили утром рано. Среди дня приходили домой на обед. Молодёжь в жаркие дни успевали искупаться на реке - и опять в поле.

Работали до заката солнца. На сон времени оставалось мало. Жали вручную, серпами. Сжатый хлеб вязали в снопы и тут же на полосе снопы ставили в бабки – по десять снопов или в суслоны по двадцать снопов. В бабках девять снопов ставили колосом вверх, десятым покрывали. В суслонах покрывали двумя снопами, связывая их один с другим. Сначала жали рожь, потом яровые. Яровые снопы ставили в груды по 10 снопов. Семь снопов ставили колосом вверх  и тремя горизонтальными снопами покрывали.

Лён теребили вместе с корнями  и ставили десятками один против другого, не покрывая сверху.

После уборки ржи часть снопов вручную обмолачивали для получения семян для посева. Клали наклонно борону зубьями вверх и об неё обивали снопы, чтобы не побить зерно. Потом сеяли озимые.

Остальные снопы свозили ближе к дому, и каждый в определённом месте складывали в кладухи и покрывали сверху соломой. У некоторых для этого были специальные лабазы. Такой лабаз был и у нашей семьи. Снопы складывали не на землю, а на деревянные стойки высотой сантиметров 50 укладывали жерди, их покрывали соломой, а потом уже клали снопы. Поздно осенью или зимой эти снопы завозили к себе во двор и молотили.

Молотили вручную деревянными цепами (у нас называли молотило). Деревянный стержень с раструбом на конце, в раструбе прибит ремень или крепкая верёвка сантиметров 20-30, а на нём чурка из вяза или берёзы длиной сантиметров 25-30, в диаметре см 3-4.

Снопы клали на землю в два ряда – один ряд колосом в одну сторону, второй – в другую, так, чтобы колос с обоих рядов был вместе. Молотили обычно несколько человек, становились против снопов лицом друг к другу и колотили цепами.

Позднее появились ручные молотилки, которые надо было крутить четырём человекам. Но молотилок в деревне было несколько штук, не всегда они были свободны, и на них надо было приглашать много людей. Но зато значительно быстрее. Один человек подавал сноп в барабан молотилки, четверо, сменяясь с другими крутили, несколько человек отгребали солому и зерно, несколько человек обмолоченную солому носили и метали на сарай.

После уборки яровых колотили лён. Вручную деревянными вальками околачивали головки каждого снопа. Околоченные снопы расстилали по траве в оврагах, чтобы треста вылежалась, и потом бы легко отделилось волокно. Околоченные головки льна веяли, отделяли семя, которое использовали на льняное масло, а отвеянный куколь на корм свиньям.

Таким же образом поступали с коноплём. Только его молотили не вальками. Так как снопы длинные, а молотилами. Обмолоченные снопы замачивали с специальном озерке –мочище. Там оно лежало несколько недель. Потом, как и лён. Поздней осенью или зимой сушили в банях и мяли на специальных деревянных мялках и отделяли волокно, предварительно обивая специальными деревянными трепалами, чтобы освободить от костриги.

Перед подъёмом льна со стлищ и конопли из мочищ, убирали картофель и овощи.

 

 

Механизация

До 20-х годов у нас в деревне почти не было механизации. Землю пахали деревянными сохами, боронили деревянными боронами, молотили деревянными молотилами, веяли лопатами на ветру, жали вручную серпами, косили вручную косами. Телеги были самодельные на деревянном ходу, только колёса покупали. Потом постепенно стали появляться плуги одноконные. Но и появлением плугов иногда почему-то пахали сохой. У нас, например, был плуг, я не помню, когда его купили, но помню, что иногда дедушка пахал сохой. Как уже было сказано, кое у кого появились молотилки, веялки, конные сеялки, ручные соломорезки. Молотилками, веялками и сеялками пользовались и соседи, но, разумеется, не бесплатно.

В конце 20-х годов для всей деревни приобрели три конные жатки, три сеялки, три молотилки с конными приводами. Ими стала пользоваться вся деревня.. У третьей части деревни была одна жатка, одна сеялка и одна молотилка. В жатки запрягали двух-трёх лошадей и сжинали хлеба в так называемые горсти. Горсти вручную вязали в снопы и ставили в бабки. Поэтому единоличная деревня на уборке и обмолоте уже напоминала прообраз колхоза – сочетание частного с коллективным. Но и при этом часть хлебов жали вручную и сеяли из лукошка.

 

 

Распределение труда в семье

Как распределяли обязанности в семье между хозяином и хозяйкой, если их двое, или между мужчинами  и женщинами, если их в семье несколько?

Утром хозяин и хозяйка поднимались, обычно одновременно. Хозяйка топила печь, готовила завтрак, несколько раз в неделю пекла хлеб. Хозяин в это время кормил лошадь, готовил телегу, иногда кормил и другую скотину, но чаще со скотиной убиралась тоже хозяйка.

По традиции в обязанности мужчины входило: уход за лошадью  - её надо было вовремя накормить, напоить, после работы дать определённое время выстояться, её надо было регулярно чистить, особенно весной. Ремонт сбруи, инвентаря, строений. Заготовка и вывозка дров. Пилили обычно мужчины и женщины вместе, а кололи мужчины. Зимой сушил на зерносушилке и возил и размалывал на мельнице зерно на муку и крупу и посыпку для скота, сушил льняное и конопляное семя и возил их на маслобойку, получая растительное масло для семьи и жмых для скота.

Заготовлял иногда брёвна и стройматериал для строительства и ремонта дома. В поле он пахал, сеял, боронил. На сеноуборке метал стога. Возил снопы, сено. Заготовлял лыки, мочало. Зимой из лык плёл лапти, из мочала вил верёвки для лаптей и верёвки для различных хозяйственных нужд, делал метёлки. Кроме того, в зимнее время нанимался в извоз или выполнял другу какую-либо работу, чтобы заработать денег.

Хозяйка готовила пищу, пекла хлеб, солила овощи. Шила и ремонтировала одежду, вязала, пряла, ткала. Ухаживала за детьми, мыла полы. Стирала одежду, топила баню, следила за порядком в доме, кормила скотину, доила корову, ходила за курами. Летом вместе с мужем работала на уборке хлебов на сенокосе, расстилала, убирала и обрабатывала лён, ходила за огородом. У женщин как будто больше обязанностей, но мужчины выполняли более тяжёлую работу и так же как женщина, с утра до вечера был занят работой. Вечером женщина пряла или вязала, а мужчина плёл лапти. В последствии обязанности у мужчин постепенно уменьшались, а у женщины большинство сохранилось. Не стало лошади – сократилась значительная доля обязанностей мужчины, не стали носить лапти и многое другое.

Долгими зимними вечерами женщины занимались рукодельем, мужчины. Как уже было сказано, плели лапти, ремонтировали сбрую, делали берёзовые мётлы для продажи или занимались каким-нибудь народным промыслом – катали валенки, выделывали овчины, кожи, столярничали и т.д. Об электричестве в то время в деревне даже не слышали. Освещали помещения лучиной. Но её я уже не застал. После лучины появились керосиновые лампы.  В зависимости от величины фитиля они подразделялись на трёхлинейные – коптилки без стекла, семилинейные, 10, 15 и 20-линейные. 15 и 20 – «молнии» применялись в общественных местах, например, в школе.

В домах больше были семилинейные лампы. В нашей семье одними из первых приобрели 10-линейную, и это считалось большой роскошью.

Женщины вечерами пряли пряжу изо льна и шерсти всю зиму. Потом из шерсти вязали варежки, перчатки, чулки, носки, шарфы. Часть шерстяной пряжи расходовали на полотно, из которого шили одежду и портянки. Полотно делали чисто шерстяным или пополам с льном – полушерстяным. Но больше всего пряли изо льна. Пряжу пряли на веретено, которое пальцами крутили вокруг своей оси, волокно скручивалось в нитку. Позднее появились самопрялки ножные. Так же как и в первом случае, лён привязывали к прялке и скручивали уже не веретеном, а катушкой, которую вращали ногой при помощи деревянного колеса. Прядение шло значительно быстрее. Льняную пряжу сматывали в большие мотки – тальки. За зиму их накапливалось большое количество. В конце зимы эти тальки выдерживали  в зольном щёлоке, полоскали в реке, для чего по очереди собирались в один дом по несколько человек на помощь. После помощи - коллективный обед без какой-либо выпивки, что было характерно для тех времён. Это уже в послевоенное время возникла привычка – по какому бы  поводу ни собиралось несколько человек за одним столом – обязательно выпивать.

Из вымытой пряжи на деревянных станках ткали полотно – новины (холст). Для этого пряжу предварительно сновали на специальных сновалках. Отдельно на цевки навивали другую пряжу и на стане при помощи челнока пропускали между нитей. Полученные новины в начале лета для отбеливания расстилали на молодой траве на солнце: в огородах, по оврагам, в проулках. Это придавало деревенскому пейзажу своеобразие. Утром расстилали, вечером снимали. И так до тех пор, пока они не будут совсем белыми. Из этого холста потом шили и нижнюю, и верхнюю одежду – брюки, рубашки, пиджаки и.т.д., портянки и даже постельное бельё. Отдельно ткали скатерти, полотенца и др. изделия.

 

 

Продукты питания

Из пищевых продуктов в магазинах покупали в основном только соль и сахари средка чай. Причём настоящий байховый чай  покупали очень редко, больше чай фруктовый, а чаще пользовались самодельным чаем. Все остальные продукты были собственного производства. Муку для хлеба получали изо ржи, для булок – из пшеницы, для лепёшек – из овса. Гречихи, гороха. Крупу получали из овса, гречихи, проса, гороха, чечевицы. Из овса также делали толокно, изо ржи получали солод, который использовали на квас, пиво и брагу.  Из солода также варили кисель. Из льняного и конопляного семени получали растительное масло, которое употребляли в большом количестве, т.к. соблюдали посты, а в постные дни с растительным маслом ели кашу, картошку, капусту, редьку и даже лепёшки.

Из овощей на зиму много солили огурцов и капусты, часто не по одной кадочке и много также насаливали грибов. Из свежих овощей много употребляли свёклы, моркови, которые использовали больше на пироги и пирожки, заготавливали брюкву и редьку. Ну, и, конечно, лук и чеснок. Тыкву съедали с осени.

У каждого хозяйства в деревне была корова, овцы, свиньи, куры. Гусей, уток, коз в нашей деревне почему-то не держали. Козы кое у кого появились уже позднее. Свиньи были беспородные, держали по несколько голов, но в убойном весе редко достигали больше 50-60 кг. За год резали несколько свиней, несколько овец, телёнка и несколько кур.. Из мяса больше всего употребляли свинину в зимнее время и баранину  - в летнее. В общем-то, мяса ели не мало, но из него ничего не готовили, а просто варили в непостные дни большим куском. Суп называли «шти». Поедят штей, а потом ставят на стол разрезанное на мелкие кусочки мясо. Три раза в год стряпали пельмени. В нашей семье в некоторые годы, помню, было по многу поросят. Их резали маленькими, так называемыми ососками, и жарили целиком. Мясо от них очень нежное, сочное, в меру жирное. Первых поросят ели с большим желанием, а потом надоедали. Молоко у нас ели только снятое. Сливки и сметану ели с лепёшками, которые пекли каждую субботу. С лепёшками же варили каждому члену семьи по одному яйцу. Из яиц делали часто яичницу, не натуральную, а с молоком и картошкой. Из других блюд готовили овсяный кисель, зырет – тоже кисель из пшеничной муки на молоке с яйцом, жареный картофель – жарили чаще в варёном виде, тушёную брюкву, тыквенницу, гороховый кисель, первые и вторые блюда из гороха и чечевицы.

Средка в магазине покупали солёную рыбу и сельдь. У нас в семье очень много рыбы ели в 1933-34 году, когда отец работал на лесопункте в системе «Рыбатаратрест». Тогда он привозил домой разной солёной рыбы от воблы до крупных сазанов.

 

 

Праздники

Как я уже отмечал, в Липовке народ был в общем-то дружный. Но тем не менее до коллективизации  между отдельными мужиками иногда возникали конфликты либо из-за межи – один заехал на полосу другого плугом, либо ещё по каким причинам. Трезвые поругаются, а в праздник, как напьются, так драки. Ни один праздник без драк не обходился.

В первые годы советской власти, в т.ч. и в 30-х годах больше праздновали старые церковные праздники, которые делились на престольные и непрестольные. В одних деревнях праздновали одни престольные праздники, в других другие. Все родственники ехали в гости в ту деревню, в которой престольный праздник. Наши, например, в Рождество 7 января ехали в Елох к тётке Лиде. Там ночевали ночи две. 14 января, в Новый год по старому стилю, ехали в Старый Трык к родителям мамы. Там опять ночи две-три ночевали. А 19 января – Крещение, престольный праздник в нашей деревне. Крещение в нашей деревне был самый большой праздник. В этот день в селе Кизнер устраивали большую ярмарку. С утра все деревни уезжали туда. К обеду возвращались и привозили нам, ребятишкам, различные подарки – конфеты-палочки в разноцветных бумажках, петушки, пряники и различные игрушки-безделушки.

С обеда до вечера в каждый дом на лошадях, на кошовках съезжались гости. Молодёжь и некоторые взрослые в это время на улице, особенно если не очень морозный день, смотрят, к кому едут гости, какая лошадь, красивая ли сбруя и кошовка.  А кошовки у некоторых были очень красивые.

У нашей семьи было родни в разных деревнях много, и иногда съезжались до 10-12 лошадей. Весь двор уставлен кошовками, а в хлевах и под навесом стояли лошади.

Вечером гостей угощали, обычно, хозяева, а утром все родственники деревни собирались в одну компанию семей 7-8 и ходили из дома в дом. Приходят в один дом, садятся за накрытые праздничные столы, угощаются, поют, пляшут, играют и переходят в другой дом.

Плясали под гармошку или под балалайку, у кого было, а чаще играли на печной заслонке или на самоварной трубе. У каждого члена компании обязательно все должны побывать. Угощали в основном брагой, которой готовили по несколько ведёр. По все улице с утра до позднего вечера слышны песни, пляски. Молодёжь устраивала вечеринки, а днём танцы-игры прямо на улице. Не принято было, чтобы девчата пили спиртное. Парни приходили на гулянье навеселе, но особенно пьяные встречались редко.

В непрестольные праздники – Масленица и Пасха в гости ездили обычно по договорённости: кто когда к кому.

В Масленицу родственники праздновали там, где есть молодожёны.

Масленицу у нас  тоже праздновали весело. Молодёжь ещё до Масленицы и всю Масленицу устраивали коллективные катания с гор на санках, длинных ледянках, которые сопровождались шутками, смехом, играми.

В домах всю неделю пекли лепёшки. Примерно с пятницы начинались гулянья компаниями с выпивкой. В воскресенье запрягали лошадей и по улице катались молодёжь, молодожёны и дети.

Вечером на улицу выносили груды соломы и по всей деревне зажигали костры – провожали Масленицу.

 

В ночь на Пасху большинство взрослых и подростки шли в церковь на всенощную, где собиралось много народа со всех окрестных деревень, где большинство не молилось, а отмечало своеобразное гулянье. Всю ночь работал магазин, и в школе, которая была рядом с церковью, работали буфеты, ставили концерты, спектакли, чтобы отвлечь верующих от церкви. Но народу было столько, что полно было и в школе, и в магазине, и в церкви.

В церкви заутреня начиналась в 12 часов ночи, до этого люди покупали и ставили к иконам свечи, разговаривали друг с другом. Утром рано приходили домой, где у нас у бабушки уже всё было готово к праздничному завтраку: и горячие шаньги, и пироги, крашеные яйца, сливочное масло, сладкий сыр, кулич и т.д. Перед Пасхой – Великий пост, этого ничего не ели, даже нам, детям, молостного не давали  в последние 2-3 недели. Поэтому в Пасху все эти угощения были особенно желанными. Кроме того, детям в Пасху было принято надевать различные обновки – рубашки, платья, ботинки, брюки, фуражки и т.п. Всё это придавало Пасхе особую торжественность.

А днём в каждом дворе для детей привязывали качели, где мы качались, переходя из дома в дом.

Молодёжь посреди деревни устраивала большую козловую качель.

 

 

Свадьбы

Весёлым ритуалом в деревне были свадьбы. Замуж было принято выходить в так называемый мясоед, который продолжался с Рождества до Масленницы.

Женитьба – это был очень весёлый, запоминающийся, но и очень сложный ритуал.

Вопрос о женитьбе решали не молодые, а их родители. Готовиться к женитьбе они начинают заранее. Сначала советуются, кого и где будут сватать. Выбирают семью, примерно равную себе по материальному достатку. И в один прекрасный день ехали сватать. Брали какую-нибудь сваху, которая хорошо знала невесту и её родителей и родители жениха – оба или только отец. Раньше, рассказывают, не брали с собой даже жениха. В последнее время ездили с женихом трое или двое. Если сватали в другой  деревне, то предварительно  заезжали к имеющимся в той деревне родственникам или знакомым. Иногда от них с собой кого-нибудь брали, например, подружку невесты. Если некого взять, шли одни. Иногда каким-нибудь путем сообщали, что собираются сватать, а иногда приходили безо всякого предупреждения. Приходили в дом невесты и начинали сватовство.

Родители невесты иногда не соглашались и не отказывали, если плохо знают семью жениха – чтобы узнать лучше.

Если сосватаются, то договаривались, сколько денег запросят за невесту (это обычно было дол революции), сколько гостей будут участвовать на свадьбе с той и другой стороны, какие до свадьбы будут встречи и т.д. После того, как сосватаются, устраивали смотрины или рукобитье. В дом невесты приезжали жених с родителями и гостями. Накануне свадьбы устраивали девичник. В доме невесты собирались её подруги, и приезжал жених один, или,  если есть, со своей сестрой. Девушки топили баню, мыли у невесты полы, если недалеко, в одной или соседней деревне, то ходили за веником к жениху, мыли невесту в бане. Вечером гуляли.

На другой день после девичника свадьба. Она устраивала по достатку родителей. Если родители состоятельные, то свадьба была с поездом. У жениха собирались человек десять или более гостей, и на украшенных лентами, бубенчиками (шаркунчиками)  и колокольчиками лошадях ехали к невесте.

Там немного гуляли и ехали в церковь к венцу.

Обычно запрягали две кошовки парами (для троек была узкой дорога) для жениха и невесты, которые украшали особенно нарядно, и несколько кошовок по одной лошади в зависимости от количества гостей. Участники поезда (поезжане) были только мужчины. Из женщин были только сваха со стороны невесты и сваха со стороны жениха.

За венчание в церкви была установлена разная плата. Было венчание со светом – зажигали паникадило (подвешенный наверху большой подсвечник с большим количеством свечей наподобие большой люстры), с хором (пел церковный хор), с колокольным звоном.

Если родители состоятельные, то венчали и со светом, и с хором, и с колокольным звоном, или с чем-либо одним-двумя.

Если не состоятельные, венчали безо всего. И приезжали без поезда, только на двух лошадях – на одной жених, на другой - невеста. Из церкви ехали вместе. Если с поездом, то за ними ехал весь поезд.

В доме жениха в это время были накрыты столы и ждали гости, которые не ездили в церковь.

На улице, во дворе и в доме  ждало большое количество зрителей. По приезду молодых они занимали полати, печь и стояли у двери вдоль стены.

Во время смотрин невеста дарила всем гостям жениха подарки. Мужчинам обычно полотенца, а женщинам скатерти.

А на свадьбе в первый день невеста дарила до венца тем гостям, кто были приглашены в поезд – поезжанам.

На второй день свадьбы невеста символически пекла лепёшки. Здесь уже невесте клали  на лепёшки подарки все участники свадьбы, кто вещи, кто деньги.

От невесты к венцу кроме свахи ехал повозник (кучер), брат невесты.

Родители невесты со своими гостями назывались горны́е. Они приезжали на свадьбу уже после того, как все остальные гости наугощаются за столами.

Кто-то крикнет:

- Горны́е едут! – Все выходят во двор встречать горных. Они везут с собой сундук с вещами невесты.

Горных встречали с бутылками водки или самогона. Горные возьмут сундук так, чтобы он не проходил в двери, кричат, выламывают косяки. Чтобы не выламывали, начинают выкупать стаканами водки. Или поставят сундук, сядут на него и не несут, пока не выкупят. Тут возникали разные шутки-прибаутки.

Но наиболее весёлая часть свадьбы на другой день. Тут уж кто во что горазд.

Когда невеста печёт лепёшки, кто-нибудь залезет на крышу и заткнёт трубу. В избе дым, а он не откроет, пока не подадут ему на крышу стакан.

Или у невесты спрячут тесто, либо сковородку, либо ещё что.

Потом начинают мусорить в избе, невеста должна подметать. Проверяют её на чистоплотность. Некоторые в избе начинают пилить дрова. На счастье бьют старые горшки. Кто-то наряжается разбойниками, кто-то цыганами, и начинают чудить.

Иногда после лепёшек стол накрывали родственники жениха и угощали горных. А горные, если в одной деревне, угощали всех у себя, приглашают по домам сразу или в Масленицу. Поэтому свадьба длилась по несколько дней.

Если из разных деревень, то молодые вместе с другими гостями в Масленицу гуляли и у невесты и её гостей, и у жениха и его гостей. За неделю Масленицы успевали побывать  у всех.

С лепёшками обычно, как и в непраздничные дни,  подавали мороженое молоко, растёртое и сбитое до сметанообразного состояния. Кроме того, подавали сметану и растопленное коровье масло.

Молоко в каждой семье зимой наливали в миски и выносили на мороз. Оно замерзало кружками, и в таком виде хранилось. Кружки скребли ножом, потно растирали тщательно. Употребляли его с лепёшками, шаньгами или просто с горячим хлебом.

Крестьянские свадьбы проходили очень весело и, конечно, зависели от выдумки участников. Но всё же в этих шутках было много традиционного. Присутствующие односельчане в качестве зрителей  оценивали невесту, как она ведёт себя, во что одевается, а также обращали внимание, как украшены лошади и кошовки, какая постель у невесты и т.д.

Музыкой на свадьбе традиционно была русская гармошка.

 

Дом

Крестьянские дома в Липовке так же, как и в других деревнях были похожи один на другой по расположению комнат и служб. И в то же время у каждого дома была своя особенность. У большинства изб было три окна на улицу и два во двор или в проулок. Третью примерно часть избы занимала русская печь с кухней или, как её назвали, чуланом. Между печью и стеной под потомком полати  - нары для спанья. Справа маленькие палатцы, слева большие. Вдоль стен лавки (не передвигаемые скамейки из толстых досок). В переднем красном углу обеденный стол, над ним полочка-божница, на которой стояли иконы. С боков, сверху и снизу божница завешивалась специальными тканевыми шторками. На заборке, отделяющей кухню от жилой комнаты, висели фотокарточки в рамках под стеклом. Сбоку над столом висела керосиновая лампа. Поднимали лампу к потоку и опускали к столу при помощи проволок с загнутыми концами. У нас после перестройки избы в 1930 году на чердаке прикрепили блок, через него верёвку, а от верёвки через потолок в отверстие проволока в избу, на которую подвешивалась лампа. На другом конце верёвки груз весом, как и лампа. Лампу можно было поднять и опустить на любую высоту от пола до потолка.

В левом заднем углу стояла деревянная кровать. Вдоль печи стояла скамейка, которую к обеду ставили к столу. Зимой против входа ставили железную печку.

Как видно, из мебели было два стола, три лавки, скамейки, кровать, на кухне шкаф и ещё было два деревянных стула.

Сундуки с бельём стояли в клети, там же хранилась и разная одежда. В клети было две кровати, на которых спали летом. У некоторых сундуки – один или несколько стояли в избе. На заборке у многих был встроенный или навесной шкаф для чайной посуды и других нужд. У нас для посуды стоял шкаф на кухне. А для столовой посуды во всех домах на кухне висел посудник из деревянных наклонных реек.

Родители обычно спали на кровати, остальные на полатях, а в тёплое время года на полу и в клети. Основной постелью были перины, набитые соломой, и перовые подушки. Одевались коврами, сотканными из старых тряпок, а если холодно, одевались шубами, тулупами. На полу часто спали на волике (кошма, специально скатанная из овечьей шерсти). Волик был обязательной принадлежностью каждой семьи. Ни о каких простынях и пододеяльниках не имели и понятия. Когда были гости, их тоже клали на полати и на полу. Стены в большинстве изб оклеивали обоями или газетами. В конце 30-х годов появилась мода переделывать избы. Стены стали штукатурить глиной. Вместо железных печек стали делать кирпичные небольшие печи  высотой не до самого потолка, которые называли подтопок. У нас подтопок сделали вдоль кровати перед окном, и он разделил избу на жилую часть и прихожую со спальным углом. В связи с этим пришлось сократить размер полатей. В жилой комнате убрали лавки, купили четыре полужестких стула, металлическую кровать с маковками.

Купили патефон, поэтому шкаф с кухни пришлось переставить в жилую комнату. В других домах в большинстве подтопки тоже располагали на этом месте, но кое-кто делал вплотную к русской печи.

 

Новинки техники

До войны в Липовке не было ни радио, ни телефона. В селе Кизнер радио было, но говорило оно тихо и в большинстве слушали через наушники.

Первый раз я услышал радио в 1933 или 34 году, когда учился в начальной школе. Жили мы в школе в общежитии, и однажды вечером ходили в избу-читальню специально послушать радио. Что говорили по радио, мы не поняли, т.к. оно говорило тихо, но тем не менее восторгу нашему не было конца.

В 30-х годах в Липовке был в одной семье велосипед и в одной семье граммофон с трубой. На велосипеде катались почему-то очень редко, но когда выезжали, то вся детвора и некоторые взрослые выходили посмотреть. А когда заводили граммофон и трубу выставляли в окно, то послушать собирались со всей деревни.

В конце 30- годов стали пользоваться патефонами и в других домах. И велосипедов стало больше, в том числе и у нас появился. Многие стали покупать металлические кровати.

По воскресеньям и в праздники крестьяне деревни обычно не работали. За исключением каких-то аварийных дней – ненастья в сенокос или в страду. Тогда уж работали в межненастье, не считаясь с воскресеньем

Богомольные с утра в воскресенье ходили в церковь, некоторые ездили на базар или в гости. Летом по воскресеньям часто утраивали коллективные выезды на лошадях за малиной, за  груздями, за орехами. Заранее договаривались, и утром рано семьями выезжали в лес, в малинник подальше от деревень, где никто не ходит. В лесу встанут табором, выпрягут лошадей, ребятишки их пасут на траве, а взрослые собирают ягоды или грибы, или орехи и осыпают в посуду на телегах. За день таким путём набирают довольно значительное количество.

Один раз в лето всей деревней выезжали на заготовку лык для лаптей. Всей деревней выкупали билет и ехали в молодой липовый лес. Молодые липки толщиной в комле до толщины руки срубали, очищали от сучьев и привозили домой. Дома лубок снимали и связывали пучками. Перед плетением лаптей лыки размачивали в реке, счищали верхнюю кору, резали на продольные ленты шириной примерно1-1,5 см. Из них и плели лапти.

 

Коллективизация и жизнь в колхозе

Коллективизация сельского хозяйства в стране началась ещё в 20-х годах. Но наиболее массовое создание колхозов началось в 1929-30 годах.

В нашей деревне колхоз создавался несколько раз. Зимой вступят в колхоз, свезут в одно место плуги и бороны, а весной всё разберут обратно. Таки образом в соседних деревнях были уже колхозы, а у нас не было.

Помню, ходили различные шептуны под видом нищих и прохожих, запугивали людей, чтобы не вступали в колхоз. Собирали сходы с присутствием колхозников из соседних деревень, но никто в деревне вступать в колхоз не хотел. И только зимой 1934-35 годов колхоз был создан.

Первоначально вступили в колхоз 9 хозяйств. Сразу были созданы конные дворы в двух кр6естьянских дворах, свели туда лошадей, инвентарь. В одном доме в задней избе создали контору, и колхоз стал действовать.

Кохозу были переданы все общественные сельхозмашины – жатки, молотилки, сеялки и т.д. Весной все поля перекроили. Колхозу отошли лучшие земли ближе к деревне, единоличникам остались дальние земли, куда почти не возили навоз никогда.

В течение последующих двух-трёх лет все единоличники вступили в колхоз. Два-три хозяйства упорно не захотели вступать, но они отказались быть и единоличниками, то есть вообще отказались от земли. Огороды у них оставили только по 15 соток. Продали они лишние строения, оставили только избу и один хлев.

Наша семья вступила  в колхоз в 1936 году. Боялись вступать в колхоз потому,  что в некоторых соседних деревнях в колхозах сразу  дела пошли плохо. Помню, наша бабушка всегда приговаривала: «Ешьте последнюю кашу, вот доедим эту крупу, и больше не будет».

Но ничего подобного не случилось.

Вступив в колхоз, крестьяне сразу почувствовали  облегчение – не надо было заботиться о лошади, об инвентаре и о всех работах, забот поубавилось, делай только то, что заставляют, об остальном позаботится руководство.

Что потеряли крестьяне, вступив в колхоз? Только то, что стало нельзя в любое время запрячь лошадь и поехать куда захочешь. Ну, и некоторые считали себя несколько обиженными, что им пришлось отдать в колхоз две телеги, тарантас, двое саней, кошовку, два комплекта сбруи, а у другого одна телега, одни сани. Кое у кого обобществили молотилки, веялки. Но это постепенно забылось. Дольше каждый помнил свою лошадь. Кое-кто, бывая на конном дворе, смотрел, хорошо ли  кормят его лошадь, не обделяют ли её.

К колхозу у нас привыкли быстро. Народ в деревне, как уже отмечалось, был очень дружный. А в колхозе ещё стали дружнее. Не стало причин, из-за чего могли бы возникать конфликты. К колхозному добру, особенно более пожилые, относились, как к своему собственному, что прививали и нам, подросткам. Если мужик увидит, что мы, дети и подростки, работая на лошадях, долго отдыхаем, обязательно выговорит. Или, скажем, при езде на лошади на работу или с работы увидят, что поехал быстрее необходимого, без надобности погнал лошадь, тоже сделают замечание. Не дай Бог, если что-нибудь везёшь, скажем. Картофель, и не поднимешь несколько упавших клубней, или на бороньбе плохо заборонишь, или на пахоте мелко спахал – за всё получишь основательный нагоняй. И это было очень хорошо, прививался хозяйский подход к делу.

После создания колхоза в первую очередь построили конный двор – конюшню с сеновалом на чердаке, лабаз для телег, саней, изба для конюхов. Потом построили кузницу, амбары для зерна,  молотильный сарай. Потом построили коровник, свинарник, овчарник.

На работу и с работы девчата и молодые женщины часто ходили с песнями. Работали так же, как и в единоличном хозяйстве, не считаясь со временем, с раннего утра в 5-6 часов и до позднего вечера до 8-9 часов. В обед, кто работал без лошадей, перерыв два часа – с 11 до 1 часу, а кто на лошади – три часа, с11 до 2-х часов. Только домохозяйки иногда выходили несколько позднее. За работу назначали трудодни. За каждую работу были утверждены расценки. Все колхозники эти расценки знали, следовательно, знали примерно, кто сколько за каждый день заработал. В конце каждого дня бригадир принимал работу, начислял трудодни и каждому записывал в трудовую книжку, которые хранились в конторе, но были доступны каждому в любое время. Сами колхозники у себя записывали, когда, что и сколько сделал. И потом сличали с трудовой книжкой – всё ли там записано.

На трудодни распределяли всё, что производили в колхозе, за исключением животноводческих продуктов, и все виды зерна, и все виды соломы, сено, мякину и т.д. Во время молотьбы, сразу из-под молотилки по дворам развозили солому и другие корма. Составлялась ведомость, и обычно мы, школьники,  возили кому воз, кому два, кому полвоза, смотря у кого сколько работников и сколько трудодней. Поэтому трудодень очень ценился, и, естественно, колхозник стремился больше заработать трудодней. Бывали случаи, что старушки выговаривали бригадиру, почему вот такие-то тоже её ровесницы, наряжаются на работу, а она нет. Бригадир отвечает, что некуда вас послать, нет для вас подходящей работы.

Мы, мальчишки, постоянно проверяли свои трудовые книжки и сравнивали друг с другом. Конечно, было обидно, если у тебя заработано меньше, чем у товарищей. Но больших разрывов, конечно, не было, потому что все работали всё лето примерно на одинаковой или одной и той же работе.

Помнится, как работали, например, на вывозке навоза. Возили на лошадях мы – мальчишки и женщины. Трудодни начислялись по количеству увезённых возов. Каждый стремился увезти как можно больше. Но сделать больше других не всегда представлялась возможность. Но всё же мальчишки обычно делали на 2-3 воза больше, чем женщины. Утром приходили на конный двор к 5 часам. Запрягать нельзя, пока конюх не разрешит. Но мы подготовляли всю упряжь так, что лошадь запрягали за 2-3 минуты. В оглобли телеги ставили хомут, в гужи закладывали дугу, в седелко заправляли чересседельник, расправляли вожжи. Лошадь заводилась в оглобли, хомут вместе с дугой надеваешь на лошадь, затянул супонь, привязал чересседельник, вожжи – и поехал. Женщины, конечно, отставали. Пока первых нагружают, подъедут остальные и ждут своей очереди.

Первые увезут по возу, приедут. А последние только нагружают. В пути обгонять было не принято, считалось не этично. А остановить погрузку женщины могли на любом, как только отбили на пожарне в колокол. Так что первые могли сделать на одну ездку больше. То же самое после обеда.

А навоз в колхозе очень ценили. Вывозили весь навоз не только из общественных дворов, но и из частных дворов колхозников. Колхозники помногу держали скота – корова с телёнком, кое у кого нетель, овцы штук десять, свиней несколько голов. Каждому хозяину вывозили установленное количество на его огород, а всё остальное в поле. С навозом на поле вывозили даже весь деревянный мусор, т.е. в прямом смысле зачищали под метёлку.

Значительную часть урожая колхоз сдавал госпоставку государству.

В других колхозах примерно столько же, как госпоставка, сдавали государству натуроплату за работу МТС. А в нашем колхозе к помощи МТС прибегали редко всю весновспашку и посев, т.е. всю весенне-посевную проводили на лошадях. И в последующих вспашках трактора работали мало. А комбайны на наших полях вообще не работали. Только на несколько дней привозили сложную молотилку с трактором (сложная молотилка типа комбайна, только не движется, а ей подвозят снопы). На молотьбу на сложную молотилку приходила вся деревня. Обмолачивали значительную часть, чтобы быстрее рассчитаться с государством. Остальные снопы обмолачивали на конной молотилке. Поэтому у нас хлеба на трудодни получали значительно  больше, чем в других соседних колхозах. Особенно, помню, много хлеба получили в 1937 году. Урожай был хороший. У кого в семье было много трудоспособных – не знали куда ссыпать хлеб. Денег на трудодни давали мало. Поэтому продавали лишний хлеб, картофель, яйца, масло, на вырученные деньги покупали необходимые товары и платили налоги.

Зарплата на производстве и в учреждениях тогда  была, видимо, от 200 до 500-600 руб. Наш отец шофёром на полуторке в среднем зарабатывал 350 рублей.

Я в 1940 году работал в Ижевске коновозчиком, сам грузчик и выгружал, зарабатывал от 300 до 500 руб. Кучер на легковой лошади (тогда легковых машин было мало, и начальство ездили на лошадях) получал оклад 350 руб. То есть зарплата была почти такая же, как сейчас, чуть может быть побольше.

А цены в магазинах были такие: 1 кг ржаного хлеба – 85 коп., пшеничный из муки простого помола, так называемый серый – 1руб., пеклеванный (ржаной белый) – 1руб. 50 коп., пшеничный из муки 2 сорта – 1 руб. 70 коп. Сейчас ржаной 14-15 коп за кг, пшеничный 2 с. – 22 коп..

Сахар тогда рафинад – 4 руб. 10 коп, сахар-песок – 3 руб. 60 коп. Сейчас 90 коп. – 1 руб.

Водка – 0,5 л – 6 руб., 0,25 – 3 руб.15 коп. с посудой.

Карамель от 7 до 10 руб. Сейчас от 1 до 3 р. 60 коп.

Конфеты – тогда 11-16 руб., сейчас 2-6 руб. кг.

Плитка шоколада 50 г стоила 3 руб. 50 коп., сейчас такая плитка около 1 руб.

Килограмм колбасы варёной, которая появлялась очень редко, причём совсем без кусочков жира – 9-16 руб.

Один раз приводили в Кизнер году в 1936 по 9 руб., и её брали один по одному, и то по небольшому кусочку. А когда работал в 1940 году в Ижевске – по 16 руб. была средка, но были большие очереди.

Велосипед, который продавали на сданное мясо, стоил 360 руб. Сейчас такой рублей 50-60.

Часы наружные и карманные, тоже появлялись средка, 300-400 руб.

Костюм мужской 300-400 рублей, но свободно тоже в продаже не было. Часы сейчас в 10 раз дешевле, костюмы такие тоже раз в 8-10 дешевле.

Мне перед войной мама покупала на костюм материал - так называемую в то время «шерстянку» и заказывала шить в мастерской. Обошёлся рублей 360.

Хлопчатобумажные ткани в магазин поступали, но за ними были большие очереди, и покупали не то, что нужно, а всё подряд и по сколько давали в одни руки.

Помидоры осенью 1940 года на рынке в Ижевске стоили в среднем 7 руб. кг.

В предвоенные годы колхозники в Липовке стали жить значительно лучше. Лучше стали одеваться, одежду из самотканой ткани почти не носили. А если кто и носил, то только на работу. Правда, из обуви на работу и вне - нее  по ягоды-грибы предпочитали носить по-прежнему лапти.

Помню, будучи в армии 1941 и 1942 годах, приходилось ездить на работу в совхозы в Сибири. Там рабочие совхоза смеялись, что в нашей местности носят лапти. Я им говорил, что вот вы на работу надеваете разную полуразвалившуюся кожаную обувь, у нас в такой обуви выйти в поле никого не заставишь, считают, что в такой обуви тяжело и ногам неудобно. С лаптями женщины надевали шерстяные чулки с шерстяными носками или только носки, если тепло. Мужчины – портянки одни или с шерстяными носками.

В домах у многих стали появляться железные кровати с никелированными, модными в то время, маковками и перекладинами. Стали появляться патефоны, велосипеды, гармошки.

Меня всегда удивляло, и не мог дать себе вразумительного ответа – почему же наши деревенские люди в колхозе работали так же  старательно, как и в единоличном хозяйстве?  Та же осталась земля, тот же в основном народ, а работы в колхозе было больше, потому что с весны и до осени работали все без выходных, тогда как до колхозе по воскресеньям и в праздники даже летом работали редко. А лошади до колхоза часто гуляли на воле, в колхозе и лотом и зимой им почти не было отдыха. Если у людей выходной, то просят лошадей либо дров привезти, либо ещё на какие личные нужды. Ночью их выводили на пастьбу. Утром рано приведут. Успеют или не успеют они сколько-нибудь отдохнуть – запрягают. Поэтому если у единоличников лошади были упитанные с круглым корпусом, в колхозе почти у каждой лошади можно было пересчитать рёбра. Зимой на лошадях работали в лесу, на дорожном строительстве, на подвозке кормов, топлива и т.д. Кроме того, в течение нескольких лет колхоз заключал договор  с «Заготлён» и с «Райпотребсоюзом» на перевозку из Кизнера в Можгу льноволокна, а из Можги в Кизнер – товаров. Одна поездка в оба конца длилась три с половиной дня. На этом зарабатывали деньги и колхоз и колхозники, поэтому желающих поехать было много. Я подростком участвовал в таких поездках несколько раз, и некоторые женщины обижались, что их не посылают, а подросток ездит.

Когда в Кизнере строился райцентр, наш колхоз перевёз туда из разных деревень много домов для общественных и для индивидуальных зданий.

В колхозе, по традиции от единоличного хозяйства, очень следили за сбруей и упряжью. Вся сбруя была ремённая, тогда как в других колхозах часто можно было видеть верёвочную сбрую. Даже гужи верёвочные. Телеги, тарантасы, а зимой сани и кошовки всегда были в полном порядке. Так же конюха следили, чтобы лошадь была хорошо и красиво запряжена, чтобы дуга стояла прямо, а не сваливалась назад, чтобы туго была затянута супонь.

Из телег, наверное, только в нашем колхозе были грабарки, оставшиеся от украинцев. Зиму 1933-34 года перед образованием колхоза в деревне, почти в каждом доме жили семьи украинцев. На Украине тогда был голод. И вот украинцы, не помню из какой области, приехали к нам, работали на строительстве вторых железнодорожных путей. Были они тоже единоличниками, у каждой семьи было по одной-две лошади. На своих лошадях они всю зиму и весну возили землю на ж.д. насыпь. Жили они в основном в нашей деревне, в других было мало. Дети учились в школе, я тогда учился в третьем классе, у нас в классе было двое ребят. Много было молодёжи. Даже была одна свадьба. Молодёжные вечера проходили тогда очень весело.

Землю они, даже  зимой, возили на телегах-грабарках. Грабарка – три широкие доски, или точнее, щита, сколоченные из двух-трёх досок. Один щит – горизонтальный – дно телеги, и два вертикальные с наклоном градусов под 60 – бока телеги. Они фабричного изготовления, очень прочные. При разгрузке земли один боковой щит вынимался, и земля падала, потом легко опрокинуть остальные два. В порожнем виде один боковой щит кладут на дно, и очень удобно ехать.

Этих грабарок в деревне осталось много. То ли их купили, то ли украинцы сочли сами оставить – дорог перевоз. Вот на этих грабарках хорошо было возить навоз в колхозе, землю – на дорожном строительстве и другие подобные грузы. Кроме того, задок грабарки можно было на специальном дышле передвинуть назад и возить брёвна и другие длинномерные грузы.

Вместе с украинцами на вторых путях работало много и местного населения. Но когда уехали украинцы, работы прекратили, и незаконченная насыпь лежала 20 лет. Только в 50-х годах построили вторые пути.

Как уже  отмечалось, в нашем колхозе, который назывался «Ударник», на трудодни получали больше, чем во многих других деревнях, в т.ч. в соседних с нами. Поэтому в войну колхозники не голодали.

Я в 1944 году приезжал в краткосрочный отпуск из армии, бывал во многих домах и не видел, чтобы кто-то особенно бедствовал. То же самое наблюдал и в 1945 году, когда в феврале м-це по ранению демобилизовался из армии. После окончания войны тоже на трудодни получали много. Помню, как-то мужики подсчитывали, по-моему, за 1946 год по рыночным ценам трудодень стоил 50 рублей. Поэтому наблюдался большой наплыв людей в колхоз. На каждом общем собрании разбирали заявления о приёме в колхоз, главным образом членов семей колхозников, которые работали на стороне.

В 1946 году в Кизнер прибыл «Военлеспромхоз» (ВЛПХ), потом в 1950 г. обосновался в основном на разъезде Ягул, и из Липовки, так же, как и из других соседних деревень, много людей ушло работать туда. Этому способствовало объединение колхоза с колхозом села Кизнер. И большая часть домов из Липовки была перевезена на Ягул, где образовался рабоичй посёлок. В колхозе из Липовки почти никого не осталось. И деревня почти перестала существовать. Сейчас там два или три дома. Общественные постройки увезли в село Кизнер, а частные дома, кроме Ягула, частично увезли в райцентр в пос. Кизрер. Самостоятельно колхоз просуществовал 20 лет.

Руководящих работников тогда в колхозе было только председатель, один бригадир и счетовод. На общественных началах, конечно, были члены правления и ревизионная комиссия.

В летнее время для проверки качества полевых работ из числа пожилых мужчин назначали полевода. Не было в колхозе ни агронома, ни зоотехника, ни других специалистов.

Как уже отмечалось, во время войны дома я не был, как жила наша деревня тогда, знаю только по рассказам. В войне погибли из нашей деревни 16 человек и несколько человек вернулись ранеными. В самом начале войны из колхоза забрали  несколько самых лучших лошадей. Кроме работы в колхозе колхоз посылал людей в Ижевск на строительство аэродрома, потом на строительство железной дороги Ижевск - Балезино, на строительство жел. дороги Ува – Кильмезь, и каждую зиму выезжали на лесозаготовки в Сюмсинский район, километров за 100.На все эти работы выезжали на лошадях.

А дома впервые, с начала войны, стали работать на быках которых обучали с большим трудом. А потом приучали ходить в упряжках и своих коров. В колхозе в войну работали женщины и дети-подростки.

 

Моё детство

Наш дом, в котором я родился, стоял в верхнем конце деревни (на схеме см. под №13).

Отдельные эпизоды я помню из очень раннего детства, когда мне было года два.

Помню, например, как однажды у бабушки в деревне Старый Трык мама держала меня на руках на улице, потом подала в окно соседнего дома каким-то тёткам, они несколько подержали меня и подали маме обратно в окно.

Помню также, как мама гостила со мной у своих родители. А липовский дедушка куда-то ходил и зашёл к ним. Я увидел своего дедушку и не захотел от него отставать. Он вынужден был посадить меня на санки, привязал мочалом, хорошо помню, что не верёвкой, а именно мочалом, и привёз домой. Было мне тогда ровно два года. Правда, что было потом, не помню.

Также помню, как прабабушка кормила меня гречневой кашей с ложечки.

Более подробно помню своё детство лет с 4. С нами играл один мальчик, года на четыре старше нас. Он ходил в школу в первый класс, а его старший брат – четвёртый класс.  Мне очень хотелось быть таким, как Лешка, и ходить в школу, или лучше, как его брат Сашка, сразу в четвёртый класс.

Осенью каждый год с нетерпение ждали зиму и радовались первому снегу, чтобы покататься на санках. Встаёшь, бывало, утром,  а тебе говорят, что на улице зима. Вытаскиваешь санки и бегом на горки, которых в нашем конце деревни было немало.

Между катаниями играли по избам, по очереди. Поиграли у одного, пошли к другому.

А весной ждали тепла и первой сухой земли под окнами. Ещё кругом снег, а мы под окнами домов играем в одних рубашках и босиком.

Летом большую часть времени проводили на речке, на лугах, ходили в поле к родителям, осенью в ненастную погоду играли по избам, по дворам. Всё это было в дошкольные годы

В годы учёбы в начальной школе время проводили в основном так же, только игры были уже более серьезными. В летний период школьников начальной школы уже приучали к труду.  Заставляли полоть траву в огороде, мальчики работали с отцами на лошади, боронили верхом, возили навоз и т.д. Правда, в младшем возрасте эти работы выполняли эпизодически, много оставалось и личного времени. Девочки нянчили младших братьев и сестер, помогали по дому.

А с четвёртого-пятого класса работали в колхозе почти наравне со взрослыми.

Какие же игры были у нас в детстве?

В дошкольном возрасте часто играли в самодельные игрушки. Покупных ведь тогда почти не было. Их покупных, помню, у меня были в разное время дудочка, маленькая гармошка с бумажными мехами, глиняная свистулька в виде птички  и резиновый мячик. Вот, пожалуй, и всё, да и они подолгу не терпели.

А сами делали тележки, коляски – длинная палка и к ней на одном конце гвоздём прибивали колёсико, отпиленное от круглого чурбака. Играли также в коней, которых были целые конюшни – и битюги, и рысаки. На лугах из ольхи вырубали сучья с отростками  и получались фигуры вроде буквы У в перевёрнутом виде Л. Вот эти фигурки мы и называли лошадьми. А старый лапоть был и санями и телегой. В них запрягали лошадей, возили землю, траву и т.д. Играли также в ляльки – битые кусочки фарфора и стекла. Девочки играли в тряпичные куклы.

Зимой, кроме санок, катались на ледянках. Ледянка – это изделие вроде скамейки, у которой под ножками параллельно сиденью вторая доска с закруглением. Скользящая поверхность покрывается льдом. А чтобы лёд был прочнее, смешивали снег со свежим коровяком и водой и этой массой покрывали на ночь. Когда замёрзнет поверхность, выравнивали скобелем и поливали одной водой.

Ледянки эти были разных размеров – на одного человека, на двух и до десяти человек. Больших ледянок в деревне было всего две, и на них обычно катались в Масленицу и маленькие, и парни и девчата.

В школьные годы кроме санок и ледянок  катались на лыжах и на коньках. Лыжи были самодельные, широкие, без палок. За концы привязывали верёвки. Катались на них с гор по целому снегу, а не след в след. Петли были большие и не прикреплялись к ноге. Встанешь на такие лыжи, держишься за верёвки - и поехал с любой горы! А в гору поднимались без лыж, ведя их за верёвку.  Так катались в четвёртом классе. Потом стали сами делать палки. Вырубали молодые тонкие сосенки, выстрагивали их скобелем, кружки вместо колец делали из фанеры. И петли уже были маленькими, чтобы можно  было управлять лыжей.

В шестом классе мне купили фабричные лыжи, каких в деревне были единицы. Я целые дни ходил на лыжах, и один, и с товарищами. На них же ходил и в школу. Книги и тетради привязывал завёрнутыми в головной платок на поясницу. Ходили без пальто.

Раньше, чем лыжи, у меня появились коньки деревянные, снизу окованные стальным черырёхгранным прутом. У всех ребят были такие коньки, но катались на них в основном в начале зимы по первому льду. Начинали кататься на лугах по большим ямам и старицам, потом, когда замерзала речка, и по ней, пока не выпадет много снега.

Потом, наверное, в пятом классе мне купили фабричные коньки, но на них катались не на ботинках, а на валенках, привязывая к валенкам самодельными верёвками. На фабричных коньках катались не только по льду, но и по дорогам. Но с лыжами и коньками я забежал вперёд.

В то время в деревне была распространена игра в бабки. В них больше играли в конце зимы, когда на дорогах лёд, и весной или в начале лета. Бабки, или у нас называли – козны – это короткие кости из ноги животного. Из одного, более крупного, делали биток. Высверливали его по всей длине и толщине и заливали расплавленным свинцом. Козны на землю ставили парами или  ройками одна за другой на расстоянии см 10 и с условленного кона битком по очереди выбивали. Кто сколько вышибет – забирай себе. Били по жребию. Если все пробили и на конку ещё остались не сбитые пары, к ним снова добавляли каждый по одной паре или тройке. Вместе с кознами у нас шли и гильзы винтовочных патронов, которых после гражданской войны осталось немало, и ещё мы годов через 8-10 после гражданской войны находили в поле, на огороде целые патроны. Козны и патроны друг другу продавали на копейку две пары. Особенно эта игра в бабки-козны была распространена до нашего поколения. Мы ещё играли, а поколения после нас в бабки играть уже не стали.

Играли в прятки, в палочку-застукалочку. Эта игра известная. Один водит, остальные прячутся кто куда, пока водящий стоит где-нибудь в углу. Потом он кричит: «Три – четыре - пять, я иду искать!» И когда найдёт, должен палочкой, которая лежит на определённом месте, застукать и сказать, например, «чур, за Петьку». Тот выходит и ждёт, когда найдут других.

Когда всех застукают, начинается второй кон, но уже водит тот, кого застукали первым. Но если водящий кого-то увидел, и тот успеет вперед водящего прибежать к палочке, он не считается застуканным.

Наподобие этой игры, но более занимательная игра была в палочки. Для этого брали чурбак или камень, на него клали доску длиной примерно 100-120 см, которая длинным концом касалась земли, на этот конец клали десять маленьких палочек см по 10 каждая. Возле этой доски тоже была палочка-застукалочка. Так же один водит, остальные прячутся. Но водящий уже не становится в угол, а кто-нибудь из играющих топает ногой по короткому приподнятому концу доски, и палочки разлетаются в стороны. Пока водящий собирает их на доску, все должны спрятаться. Кого водящий найдёт – застукивает. Но в отличие от первой игры каждый играющий пытается выскочить из укрытия, раньше водящего прибежать к доске, топнуть по ней, и все, кого до этого зату4кали, снова прячутся. Если водящий более шустрый, он быстро всех  застукает. А если есть ещё более шустрый из прячущихся, он обычно выскакивает в конце и всех выручает. Это придаёт игре особый интерес. Потому что водящему нельзя стоять на месте, он вынужден всё дальше отходить от доски. В эту игру хорошо играть где-нибудь на полянке среди густого кустарника. Мы обычно играли за деревней на бугре оврага.

Были также игру в пан, в мушку, в чижик, в утку, игры с резиновым мячом, в ножик, в старые лапти в городки и др.

Игры в пан и в мушку походили друг на друга. Для них у каждого играющего должна быть бита или, как мы называли, чука. Это палки длиной 50-60 см толщиной 5-7 см. Один конец обтёсан, чтобы удобно браться рукой. Пан делался из толстой палки диаметром 6-8 см длиной 10-15 см. Один конце обтёсывался на конус. На ровной площадке очерчивался круг диаметром 100 см, и в серединку ставили пан. Каждый играющий из-за черты с определённого расстояния должен битой попасть в пан, так чтобы он улетел как можно дальше. Пока водящий бегает за паном и несёт его и бросает в круг, бегающий должен успеть сбегать за битой и прибежать за черту раньше водящего. Если раньше прибежит водящий, водить будет тот, кто прибежал последним. Если бьющий не попал в пан или попал. Но бита улетела дальше пана, стоит и ждёт, когда пан выбьет кто-нибудь другой. Если все сбили и не попали, водящий идёт за черту, а игроки бегут за битами, кто прибежит последним, тот и водит.

Примерно так же играли и в мушку, и в чижик. В отличие от пана мушку вешали на вбитый кол и били по нему, а чижик были специальной деревянной лопаткой.

 

Школьные годы

В первый класс Кизнерской начальной школы я пошёл в сентябре 1931 года, то есть в неполные 8 лет. Тогда в первый класс принимали с 8 лет, а нас несколько человек, родившихся зимой, приняли раньше, и помню учительница в разговоре со взрослыми всё говорила,  что уж очень они малы. Школа находилась на окраине села Кизнер, примерно в 3 км от нашей деревни. Здание было небольшое, но специально построенное для школы где-ьто перед революцией. В ней были высокие потолки, большие окна. Было четыре классные комнаты, коридор, в конце коридора небольшой зал и учительская. Дальше кухня, тут же жила уборщица. Слева от кухни – комната с полатями – общежитие, где желающие жили зимой.

В школу ходили ребята из села Кизнер и из деревень Липовки и Яксере. Вместе учились удмурты и русские. Удмурты из села Кизнер, а Липовка и Яксер деревни русские. В селе Кизнер был и детсад, и большинство в первый класс пришли из него. Поэтому у нас учительница часто говорила, что удмурты по-русски говорят правильнее, чем русские. У нас был свой диалект. Отца мы назвали не папой, а тятей. Все слова, имеющие мягкий знак в окончании, произносили мягки. Например, Петькя, Ванькя, Галькя, тетерькя.

С первого по 4-й класс меня учила одна учительница Курочкина Елена Сергеевна. Она же в своё время учила и моего отца и сестру его тётку Лиду.

Дорого в школу шла вдоль косогора, заросшего лесом, так что по дороге в школу и из школы было где позабавиться, особенно осенью и весной. Иногда, бывало, так заиграемся, что опоздаем на уроки. Возле села Кизнер на нашем пути были конюшня, коровник, слкдаы зерновые, мельница. Из школы их мы тоже редко обходили. Иногда заглядывали воровски и в колхозный огород за морковкой. ТУРНЕПСОМ.

Зимой в школе в общежитии чаще жили яксерские ребята. А из наших чаще жил я один. Я почему-то любил жить там. После уроков сделаешь домашнее задание и занимайся кто чем пожелает.

Питались очень скромно. В основном хлеб и картошка, которую варили по утрам в общем чугуне. В обед для всех в школе готовили завтрак – суп грибной или овощной или из кроликов и чай.

Спали все вместе на полатях. Перед сном обычно рассказывали сказки, загадки. По вечерам иногда по очереди приходили учителя.

У меня, видимо, были неплохие способности, но я был мальчишка шаловливый, неусидчивый, поэтому учился хотя и не плохо, но и не отлично. Помню, у нас в классе висела доска, где были нарисованы самолёт, автомобиль, лошадь и черепаха. В зависимости от успеваемости каждого помещали в список и вывешивали лучших на самолёт, похуже на автомобиль, посредственных на коня, плохих на черепаху. Так я чаще всего бывал на автомобиле.

В начале 30-х годов в Кизнере построили новую школу ШКМ – школу крестьянской молодёжи, пятый, шестой и седьмой классы. Построили её на лучшем в селе месте на горе возле церкви. Там были почта, больница, магазин сельмаг на  три продавца, сельпо, хлебопекарня, дома для учителей и другой интеллигенции. До этого все ребятишки после четвертого класса становились работниками  в своём хозяйстве. После открытия ШКМ некоторые стали учиться 7 классов, но и то в первое время далеко не все.

Ко времени моего окончания четвёртого класса ШКМ и начальную школу объединили и образовали школу семилетку. Так что из четвертого класса нас не выпустили, как наших предшественников, а перевели в пятый, и мы стали ходить в другое здание и по другой дороге, т.к. школа находилась в другой стороне села.

В начальной школе экзамены мы сдавали с третьего класса. Помню, первый экзамен я сдавал в 1934 году по арифметике. Заходим мы в класс, на стене вместо одной висят две доски, занавешенные газетами. Какие ещё сдавали экзамены, не помню, только помню, у учительницы заранее для каждого были подготовлены вопросы.

А когда сдавали за 4-й класс, учительница, нам сказала, что экзамены будут для всех одинаковые, что каждый будет вытаскивать специальный билет с вопросами, а что в прошлом году, т.е. за 3-й класс слабым она задавала и вопросы полегче. Но билеты экзаменационные в то время были введены, видимо не везде, т.к. в педагогической энциклопедии сказано, что билеты введены в школах в 1938 г. А я хорошо помню, что во всех классах сдавал экзамены по билетам.

С половины четвёртого класса у нас был введён немецкий язык, видимо, тоже экспериментально. Потому что, сколько я потом ни разговаривал со сверстниками из других школ, ни у кого немецкого в 4-м классе не было. А я какие слома тогда выучил, они остались в памяти до сих пор. А сколько потом учил – мало что добавилось. Помню все слова – названия предметов в классе – стол, доска, мел, тряпка, книга, тетрадь и ряд других слов, которые мы учили хором. Вир бауэн моторен, вир бауэн тракторен, вир арбайтен т.д. Немецкому языку учила нас другая учительница, но она сама знала язык, как я потом убедился, очень примитивно. Например, по-немецки пишется «дие», а произносится «ди», а она нас учили произносить «дие».

В старшие классы семилетки ходили ребята уже не только из нашей школы, но и из других – со станции Кизнер – эти выделялись от нас как городские и по одежде, и по разговору, и по манере поведения. А также из Синярки, Нового и Старого Трыков, Ягула. Но там школы были маленькие. Но всё равно у нас уже были три класса пятых, три шестых и два седьмых. До нас в ШКМ было только по одному классу. И школа была построена типовая на  три классные комнаты, гимнастический зал, зал со сценой, столярная  мастерская с большим количеством всевозможных столярных инструментов и верстаками, просторная раздевалка, комната отдыха, комната для общежития. Рядом было другое здание с кухней, комнатой для уборщиц и ещё одним общежитием для мальчиков и отдельно для девочек. При нас все комнаты и залы переоборудовали под классы. Общежития ликвидировали. Появилось 8 классных комнат, зал со сценой и столярная мастерская. Впоследствии тут сделали среднюю школу, которая существует и поныне.

В те годы Кизнерского района не было. Мы относились к Вятско-Полянскому району Кировской области. На станции Кизнер был леспромхоз, заготзерно, много железнодорожников, у них был свой клуб железнодорожников, в котором впервые в нашей местности стали показывать звуковые фильмы и мы несколько раз ходили коллективно всей школой. Смотрели такие фильмы, как «Чапаев», «Александр Невский» и др. Также в этом клубе ставили хорошие самодеятельные спектакли и выступали заезжие артисты.

Правда мы, липовские ребятишки, кино смотрели значительно чаще, чем ребята из большинства других деревень. Потому что на разъезд Ягул, до которого от нашей деревни 1-1,5 км. Регулярно раза два в месяц приходил вагон-клуб. В то время в этом отношении профсоюз железнодорожников работал неплохо. Днём в вагоне стояли столы, можно было почитать журналы, книги, газеты. Вечером столы складывались и ими закрывали окна, ставили скамейки и показывали кино. Причём кино показывали бесплатно. Ходили в него кроме жителей Ягула и мы, и ребята из Учпучто. Из других деревень не ходили, видимо, потому  из них на разъезде никто не работал, и они не знали, когда приходил клуб.

В деревню кино привозили тоже регулярно примерно один раз в месяц. Но там было кино немое, руками крутили динамо-машину. Киномеханики на каждую часть бесплатно пускали по одному человеку, которые крутили динамо. Летом кино обычно показывали у нас во дворе под лабазом, и естественно наша семья и кое-кто из родственников, кто раньше придёт, смотрели кино бесплатно. А на другой день меня обычно посылали отвозить киноаппаратуру в другую деревню.

Но вернёмся к школьной жизни. В пятом и шестом классе я учился очень плохо. Дома меня никто не контролировал, кроме как – спросят, выучил ли уроки? – Выучил, и всё. А сам учиться ленился. Но экзамены все сдавал. Помню только, в шестом классе по ботанике был оставлен на осень. В седьмом классе я учился уже лучше. Отец у нас дома не жил, а в 1936 году они с мамой и младшими детьми жили в вятских Полянах. Дома жили дедушка с бабушкой и мы с сестрой Галей. В каникулы и летом мы тоже жили там. В Полянах строилась шпульно-катушечная фабрика, и отец там работал шофёром. Во время войны фабрику переоборудовали на военный завод, выпускали автоматы ППШ. Сейчас завод выпускает мотороллеры и другую продукцию.

В 1938 году я окончил 7-й класс. 8-го в Кизнере не было, в техникум принимали с 15 лет, а мне 15 не было, и я не пытался куда-нибудь поступить. С товарищем поехали в Вятские Поляны, хотели устроиться курьерами в Заготзерно. Но его приняли, у него там работал зять. А меня нет. Он так до армии там и работал. Я попытался поступить на завод, но не взяла. Мало, говорят, годов. Как мне хотелось тогда быть старше! Там в Полянах жила тётка Надя. Но я к ним не зашёл. Если бы зашёл, она бы устроила меня в 8-й класс. И я до войны окончил бы 10 классов. И вся жизнь у меня пошла бы по-другому руслу. Но этого не случилось.

Подошёл сентябрь. Отец говорит: «Чего ты будешь болтаться? Иди второй раз в 7-й класс». Я пошёл. Первые несколько дней меня не записывали в списки. А потом записали, и я второй год стал учиться наравне с другими. Второй раз окончил 7-й класс в 1939 году.

Поехали мы с одним товарищем в Ижевск поступать в индустриальный техникум. Чтобы быстрее сдать вступительные экзамены, стали ходить по несколько раз в день. Один экзамен с одной группой, второй – с другой. И так по 2-3 экзамена в день. И оба получили по двойке. Он по химии, я по физике. Разрешили нам пересдавать. Пересдали. Но у него в зачётке двойку зачеркнули, а у меня нет.

Приехали мы домой. К 1-му сентября собираемся ехать в техникум. Вдруг мне приходят все документы. Его зачислили, а меня нет.

Я двойку зачеркнул и с другим товарищем поехал в Можгу в ветеринарный техникум. Меня с той зачёткой приняли. В это время в нашей школе в Кизнере открыли 8-й класс. Товарищи не стал учиться в техникуме, а поехал в 8-й класс. А я один почему-то остался.

Учиться мне в техникуме понравилось. Был в числе лучших. Стипендию платили в зависимости от успеваемости и посещаемости. Я получал самую высокую. Но через несколько месяцев заболел. После болезни приехал в техникум. А его переводят из Можги в село Вавож. Это километров 50-60. Не захотел туда ездить. Вернулся домой, хотя в техникуме меня уговаривали продолжать учёбу. И тогда ещё можно было пойти в 8-й класс. Но родители не заставили, а у самого ума не хватило. Стал работать в колхозе.

 

Юность и военные годы

В те годы в комсомол принимали с 15 лет. А меня ещё в 7-м классе приняли в декабре 1938 года, а 15 мне исполнилось в декабре 1939 года. Утверждали на бюро  РК ВЛКСМ в Вятских Полянах, а билеты почету-то сразу не выдали. В то время как раз создавали Кизнерский район. И перевели нас из Кировской области в Удмуртскую АССР. Комсомольский билет я получал уже в Кизнерском райкоме. В школе тогда комсомольская организация была одна. И учащиеся, и комсомольцы учителя были в одной первичной организации. Комсомольские собрания проводили довольно часто, не менее двух раз в месяц. А может быть, и чаще. Потому что все мы за полгода по несколько раз успели побыть и председателем собрания, и секретарём, а было нас учащихся-комсомольцев человек десять. Причём. Из нашей деревни я один. И в пионеры в 3-м классе я вступил один из первых, тоже сначала один из нашей деревни. Хотя родители, особенно дедушка и бабушка, да и мама были довольно религиозные. Но в такие подробности, как пионер и комсомолец они не вникали и никаких препятствий мне не чинили.

Поскольку вопрос коснулся религии, стоит отметить, что они всеми силами старались с их точки зрения, уберечь нас от грехов и от действия нечистой силы. Выходя из-за стола надо было обязательно помолиться. Вместе со всей семьёй соблюдали посты. Меня водили в церковь к исповеди и к причастию. А один раз в весенние каникулы бабушка на несколько дней брала говеть. Это где-то перед Пасхой старушки утром рано идут в церковь и меня с собой. Целый день там молятся, а я не знаю куда себя деть. Молиться, конечно, не молюсь, а сесть там не на что, заберусь куда-нибудь за икону или за печку, увидят – выведут. Вечером уходят. Жили мы в Кизнере у тётки Маши. На другой день то же самое. И так несколько дней. Я больше всего боялся, что увидит кто-нибудь из школьных товарищей. Всеми этими методами они не воспитали меня в религиозном духе, а наоборот я стал убеждённым атеистом.

Весну 1940 года я работал в колхозе. А потом колхозу довели задание направить в Ижевск на работу по договору не менее трёх человек. Нас троих и направили.

 

Когда я уезжал, думал, навсегда там останусь. И отец говорил: «Устраивайся там на завод и работай». Но не получилось под влиянием товарищей. Жили там в общежитии, очень много развелось вшей, хотя администрация и принимала различные меры. Но химических препаратов никаких не было, а прожаривание одежды в камерах было малоэффективно. Питались утром и вечером в основном хлеб с солью и кипяток, в обед в столовую.

Работал я на лошади. Возил различные грузы на стройке на территории машиностроительного завода. В свободное время любил заходить в различные цеха. Зарабатывал неплохо. Работал я наравне со взрослыми мужчинами, которые на такую же зарплату жили с семьёй. А мы деньги расходовали беспорядочно. Через пять месяцев все поехали по домам, и я тоже передумал оставаться, уехал домой вместе со всеми.

В конце 4-го года в стране была создана система профтехобразования. В связи с этим при Можгинском леспромхозе в посёлке Сюрзя была создана школа ФЗО лесной промышленности. Набирали в эту школу почему-то допризывников через райвоенкоматы. В эту школу в середине апреля 1941 года был направлен и я. В магазины завезли специальную одежду: брюки, гимнастёрки, полупальто, ботинки, фуражку, бельё. Колхозам предложили это выкупить и выдать нам. В школе нам выдали второй комплект парадного обмундирования и ещё рабочую одежду – ватные телогрейки, брюки, сапоги яловые. Готовили нас квалифицированными лесорубами. Проучились мы два месяца, и началась война. А у нас с первых дней дисциплина была почти военная. Группы были разбиты на взводы и отделения. Ходили в столовую и из столовой только строем, хотя расстояние было всего метров 100. Ночью устраивались тревоги. Занимались маршировкой с песнями.

Через две недели после начала войны школу закрыли, а нас перевели в город Можгу в леспромхоз кадровыми рабочими. Работали на заготовке леса.

Для страны начались тревожные дни. Враг быстро продвигался к Москве. С запада беспрерывно шли эшелоны с заводским оборудованием, с эвакуированными. Эвакуированных много появлялось в городах и в деревнях.

В магазинах и так после финской войны было не богато, а тут и того не стало.

На станциях железных дорог плач, каждый день отправляли мобилизованных в армию. На запад шли эшелоны с вновь созданными воинскими частями. Солдаты в новых шинелях, которые сидели мешковато не как на кадровых военных.

На поездах поехать куда-нибудь стало очень сложно. Поэтому мы домой ходили пешком. В субботу после работы несколько человек соберёмся и идём вдоль железной дороги всю ночь. Мне идти было дальше всех – 50 км. Приходил домой я утром, немного посплю, а после обеда опять пешком обратно.

В начале сентября мы с товарищами пошли в райвоенкомат и попросились в армию. Нас направили в военную авиатехническую школу. Но один из нас испугался идти добровольцем и отказался. А мы с двоюродным братом Сашей Перевозчиковым уехали.

Направили нас в город Курган в середине сентября 1941 года. А наших сверстников призвали ровно через год осенью 1942 г. До войны эта военная школа была в местечке Луганы в Житомирской области. Была она двухгодичной и выпускала воентехников в офицерском звании. В начале войны её эвакуировали в Курган. Продолжительность обучения сократилась до года, и выпускать стали авиамехаников в звании сержант.

Но программу не сократили, поэтому мы занимались по 12 часов в день, в том числе 2 часа самоподготовки, которые проходили в тех же аудиториях, только без преподавателей. Жили в казармах с печным отоплением. Спали на деревянных двухэтажных нарах. Одевались по двое двумя одеялами, иначе замёрзнешь. В умывальнике чуть теплее, чем на улице, но вода замерзала.

Учебные корпуса располагались в разных зданиях по всему городу. Один урок – 100 минут прозанимаешься в одном здании. На второй урок за несколько кварталов надо успеть за 10 минут перерыва. Бегом строиться, бегом строем по городу.

Курящие ещё должны были успеть покурить, хотя с куревом было довольно сложно. Кому из дома пришлют самосаду, он король. Закуривать никому не даёт, а наиболее близкие к нему первые докуривали, а остальные кто за кем займёт курнуть по одному разу. Но в перерыв этого сделать не успевали. Поэтому если нет своего, и не покуришь. На рынке самосад на одну завёртку стоил несколько рублей.

Пока бежали из аудитории в аудиторию по улице, ноги вроде бы согрелись. Но сапоги замёрзшие. Поэтому как только сели за парту, ноги опять стали мёрзнуть. Вот и сидят все и постукивают сапог о сапог.

Учебный аэродром был за городом, туда ходили на практические занятия. Выдавали валенки, телогрейки.

При эвакуации школы самолёты были разобраны, сняты моторы. Нам нужно было их собрать, поставить моторы – самолёты были двухмоторные, все тяги и провода присоединить и запускать моторы.

Самый волнующий момент – это запуск моторов в первый раз. Теоретически как надо, мы знали. А как получится практически? Надо было запустить один мотор, прогонять его на разных режимах по определённой схеме, потом запустить второй, то же повторить с ним, потом оба вместе, и выключить.

Весной сдали экзамены и поехали на практику по лётным частям кто куда. Кто попал в прифронтовые аэродромы, кто в тыловые. Нас в Московский военный округ.

Несколько дней в Москве мы пробыли, и старший команды – лейтенант нам объявляет, что едем на аэродром в г. Ижевск. А с Удмуртии нас было много, и мы думали, что он шутит. Оказалось, правда – в Ижевск!

Нашу Липовку проезжали в воскресенье под вечер. У Саши родители жили на разъезде. С разъезда Заструг мы позвонили в Ягул, что едем, и не думали, что они за какой-нибудь час успеют сбегать в Липовку. К поезду пришла вся наша семья, кроме бабушки – она болела.

На станции в Кизнере вышли на перрон, и как раз встретилась группа девчонок, с которыми вместе учились. Они удивлялись, что мы, вчерашние школьники, уже солдаты. Наши сверстники-то были ещё дома, учились вместе с ними в 10-м классе. А мы уже около года в армии, привыкли, и нам странно было слышать их удивление.

В Ягуле поезд стоял мало, поэтому Сашины родители и мои мама с дедушкой поехали с нами до Саркиза.

В Ижевске мы несколько поработали на аэродроме, потом перевели в авиамакстерские в город Там ремонтировали авиамоторы и лёгкие самолёты. Два месяца были на стажировке, а домой съездить не удалось – не отпустили. К нам приезжали один раз сестра Галя с тёткой Наташей.

После стажировки вернулись в школу в Курган, направили в совхоз помогать в уборке, потом отправили по частям. Нас направили на Сталинградский фронт.

А там мы попали в технический полк под Куйбышев. Ремонтировали самолёты, обслуживали самолёты, отправляемые с Куйбышевского завода на прифронтовые аэродромы, так как за ними прилетали лётчики без технического персонала.

Выпустили из школы нас авиамеханиками в звании сержантов. Погон тогда ещё не было Носили петлицы с треугольниками у сержантского состава, кубиков у среднего комсостава и шпалы у старшего комсостава. Но в начале 1943 года ввели погоны.

На нашем аэродроме было много различных авиачастей, но в основном штурмовые полки на самолётах Ил-2. И мы на тех же работали.

У Ил-2 были полностью бронированные мотор и кабина пилота. В лобовой части кабины стояло бронестекло. Самолёт мог брать 400-600 бомб, 8-РС – реактивных снаряда, две пушки ВЯ-24 и два пулемёта ШКАС и один крупнокалиберный пулемёт в кабине стрелка воздушного для защиты хвостовой части самолёта от нападающих.  Самолёт заправлял 720 кг бензина, которых хватало на 1 час полёта.

Были случаи, что мы по 2-3 суток держали моторы на газу. На каждого механика 2-3 машины. Потому что полк должен вылетать, моторы мы разогрели, опробовали. Потом вдруг команда  вылет задерживается, по маршруту нет погоды. Но охлаждать моторы нельзя, ждут улучшения.

Помню, однажды у меня было три машины. Один мотор прогрел, прогонял, довёл температуру воды и масла до максимума, бежишь прогревать второй, потом третий. Потом приходишь к первому, смотришь – температура снизилась до дозволенного минимума. Опять мотор запускаешь. И так бегаешь из машины в машину. Несколько раз мотор запустил – смотришь, бензин кончается, вызываешь бензозаправщик. А то ещё и давление сжатого воздуха в бортовых баллонах упало. Надо тащить аэродромный баллон со сжатым воздухом да заправлять. Мотор-то запускается сжатым воздухом. Так что бывало, и в столовую сбегать некогда. Хорошо, что в столовой питались по талонам, можно было идти в любое время.

Проработал я в тех. полку 9 месяцев. Летом 1943 года поступило распоряжение 10 авиамехаников с образованием не менее 9 классов направить  в лётную школу. Объявили, кто желает. Я думал желающих будет много, а оказалось, нет, не набирается 10 человек. Видимо, ребята боятся, потому что лётчиков гибло очень много, а механики и техники редко.

Я говорю: «Желаю, но у меня образование 7 классов». Ну, тут принесли моё личное дело, документ об образовании изъяли, автобиографию заставили переписать, кое-где подправили. И стало у меня образование 9 классов. Пошли на комиссию при гарнизоне. Всех 9 человек, кроме меня, забраковали. Начальство говорит: «Считайте, что комиссию вы не проходили». И направили всех в Куйбышев. Там хотя и находили некоторые отклонения в здоровье, но признали всех годными. И поехали мы в лётную школу в город Магнитогорск.

А там создали лётную школу ускоренной подготовки из одних авиамехаников и авиатехников, чтобы не изучать материальную часть, а только лётную подготовку. Поэтому курсанты собрались с разными званиями – от сержанта до старшины. И было даже несколько человек техников-лейтенантов.

Жили в палатках прямо на аэродроме  до начала зимы. В ноябре, когда уже в палатках жить было невозможно, школу перевели в Северный Казахстан в г. Петропавловск. Через год лётную школу окончили, но звание офицеров не присвоили. Только в процессе учёбы на одну ступеньку повысили: сержантам – старших, старшим – старшин. Но обмундирование было офицерское.

Ещё до окончания лётной школы несколько человек направляли в училище АДД – авиация дальнего действия. Нужен был рост не менее 175 см. В их число попал и я. Но мы знали, что если поедешь туда – на фронт не попадёшь, а на фронт хотелось. Поэтому, когда один товарищ, у которого рост был 173 см, попросился вместо меня, но чтобы я под его фамилией прошёл комиссию, я без колебаний согласился. И он вместо меня уехал в АДД.

У меня легко получалось с лётной практикой. Я одним из первых вылетел самостоятельно, отлично сдал экзамены. Поэтому с несколькими другими товарищами предложили остаться в школе инструктором. Но опять же из-за желания поехать на фронт отказался.

Из Петропавловска нас несколько десятков человек направили в Башкирию в пос. Янаул в учебно-тренировочный отряд. Там нас готовили в качестве ночных бомбардировщиков на лёгких самолётах По-2. Были у нас отработаны  ночные полёты, слепые полёты (в облаках), полёты возле самой земли – на бреющем полёте. Закончили мы подготовку в августе. Большинство наших отправили на фронт. А я с несколькими товарищами был направлен на  Северный Кавказ в гор. Минеральные Воды вторым пилотом на авиадесантные самолеты.

Я пошёл к начальнику штаба (командира дома не было), говорю: «Нахожусь рядом с домом, наша группа должна выехать завтра, разрешите мне выехать сегодня, чтобы на сутки заехать домой». Он говорит: «Если бы раньше, мы бы выписали на вас отдельные документы и поехали бы спокойно. А теперь все документы выписаны на всех вместе. Если хотите ехать на риск без документов, я не возражаю».

Ну, я и уехал, договорившись с товарищами, как и где мы встретимся. Но товарищей не встретил, поэтому в Москве меня задержали и как отставшего от команды отправили на фронт в пехоту.

Приехали мы на Третий Белорусский фронт в середине сентября 1944 года. Как раз в то время перешли границу на территорию Германии в Восточную Пруссию. Продвинулись от границы километров на 40-50 и встали в оборону. Попал я в роту автоматчиков. Участвовали мы в укреплении линии обороны – рыли по ночам траншеи, как говорится, под самым носом у противника под непрерывным пулемётным огнём и артиллерийским обстрелом. Обстрел и с нашей и с ихней стороны днём и ночью не прекращался ни на минуту.

Рыли капониры для самоходных орудий. По ночам немцы беспрерывно пускали  осветительные ракеты. Так что ночью работать было светло. Первые минуты копаешь быстро без передышки. Если только близко осветительная ракета, ложишься на землю. А когда немного углубишься, уже копаешь спокойнее. За ночь на человека надо было выкопать 5 метров длиной в рост человека. Как выкопаешь, можешь идти в своё расположение в землянки отдыхать.

Осень в то время была очень дождливая. За два с лишним месяца пребывания на передовой большую часть времени были в сырой одежде. Только высушишься где-нибудь в укрытии у костра – опять дождь, опять мокрый. Землянки рыли в буграх овражков человек на 10 с плоской крышей, которая тоже протекала.

В середине ноября пошли в разведку с боем всей ротой. Тут меня и ранило в правый локтевой сустав разрывной пулей. Если бы пуля не разрывная, ранение могло быть не тяжёлым, и наверное, даже не повредило бы сустав. А разрывная раздробила всю руку.

В санбате сделали операцию, отправили в полевой госпиталь, оттуда самолётом отправили в госпиталь в гор. Каунас. Там наложили гипс от пояса до  шеи на весь корпус. Только левая рука была не загипсована. В таком гипсе я пробыл полтора месяца.

Из Каунаса нас в санитарном поезде направили в Читу. Но по дороге в начале декабря были сильные морозы, и нас, нескольких человек наиболее тяжёлых, сняли в Казани. Там я и долечивался. В феврале 1945 года меня комиссовали, дали вторую группу инвалидности и на шесть месяцев отправили домой.

Через шесть месяцев я в райвоенкомат не поехал, думаю – чего там  делать?

Меня вызвали и сделали замечание. Я говорю: «Война кончилась, а рука у меня не действует. Чего мне у вас делать?»

Они меня направили на комиссию, и по чистой сняли с воинского учёта…

 

… Война началась 22 июня 1941 года. На другой же день началась мобилизация молодых мужчин и в городах, и в деревнях. Оставляли только по специальной броне некоторых председателей колхозов, железнодорожников и кое-кого на заводах.

У нас из деревни взяли всех мужчин и самых лучших лошадей из колхоза. На плечи женщин лёг большой круг обязанностей. И по дому стало больше работы, и налогов добавилось, и работы в колхозе добавилось. Да  ещё постоянно посылали от колхоза на работу в дальние районы. На строительство аэродрома в Ижевск, на строительство железной дороги Ижевск-Балезино, на лесозаготовки.

С питанием было очень плохо. Некоторые всю войну и первые послевоенные годы не видели чистого хлеба, а ели всякий суррогат. Уже весной 1946 года я в одной деревне встретил такой хлеб, что, хотя и был голоден, но проглотить кусочек того хлеба не смог. Испекли его из гнилого картофеля, собранного на поле весной, добавлена какая-то трава и чуть-чуть муки. Хлеб кислый, с землёй. Хозяйка говорит: «Мы сами и такой хлеб не едим, только тебе как гостю принесла».

В нашей деревне таких бедствий не испытывал никто, так как и до войны колхоз был крепкий, и в войну, хотя понемногу, но зерно получали и картофеля было достаточно. Но, тем не менее, женщины и подростки, да и дети в войну перенесли много.

 

Семья Цветковых. Женитьба

Вернувшись домой из госпиталя в середине февраля 1945 года, за три месяца до окончания войны, я ещё раз убедился, насколько война изменила довоенную жизнь.

Не говоря уж о том, что в деревне не было мужчин, кроме стариков и подростков и председатель –инвалид войны, пришедший в начале войны без руки, в колхозе вместо лошадей работали на быках и даже на коровах. В плуг запрягались по несколько женщин и возили. А в одном колхозе поле копали лопатами.

Отдохнул я дома месяц, пошёл в райком комсомола. Они направили к третьему секретарю райкома партии. Тот со мной побеседовал и говорит: «Направим тебя работать в милицию». Я говорю: «У меня правая рука совсем не действует, что я там буду делать?»

Потом ещё предложил два-три места, все не подошли из-за руки. «Ну, - говорит, - тогда поезжай председателем Чульинского сельсовета Там уже давно работает одна секретарь. Тебе там писать ничего не придётся, а подписывать бумаги как-нибудь приспособишься».

В райкоме работали несколько девчат, знакомых мне по школе. Они говорят: «Там ведь секретарём работает Клава Цветкова, которая с нами училась».

Говорю: «В 8 классе я не учился, а она с вами училась в восьмом».

От ребят я о ней слышал, а ни разу не видел. Они что-то пошептались и громко рассмеялись.

От нашей Липовки до Чульи 20 с лишним километров. Рано утром я собрал сумку и пошёл на разъезд. Поездов пассажирских не было, пошёл пешком. В селе Короленко встретил знакомых, спросил дорогу и пошёл дальше.

Прохожу в середине дня в сельский совет, а там две девушки белят потолок, моют, словом, делают текущий ремонт т генеральную уборку. Спросил, где секретарь, они направили меня к ней на квартиру.

В Кизнере, да и раньше я представлял Цветкову Клаву высокой стройной девушкой. А тут прихожу к ним: сидит за столом, согнувшись, маленькая низенькая девушка в полувоенной гимнастёрке чёрного цвета и что-то пишет в сельсоветских книгах.

Потом мы пошли с ней знакомиться с деревней. Когда она надела демисезонное пальто, лёгкую белую шерстяную шаль, оказалась она совсем не такой, какой показалась мне за столом, и вроде она не очень низкая..

Она говорит: «Сегодня ночуйте у нас, а потом подыщем квартиру».

Вечером они с матерью перебрали все возможные  квартиры. Но ничего подходящего не нашли.

Мать говорит: «Я бы не возражала, чтобы ты жил у нас, но у нас ведь ребятишки, не понравится».

Я говорю: «А что ребятишки, они не мешают».

«Ну, если нравится, живите».

И так я остался жить у них на квартире. Шёл мне тогда 22-й год.

В первый же день пришёл к Цветковым молодой парень.

Спрашиваю: «Кто это?»

«Это военрук из школы», - говорят.

«Тоже пришёл по ранению?»

«Нет, - говорят, - он в детстве сломал руку, его не взяли в армию».

В армии я встречал ещё и не таких, и нигде не встречал, чтобы кого-то в войну не взяли, не имеющего брони. А он каким-то непонятным путём перекантовался  всю войну дома.

Потом приходил мужчина с палочкой. Оказалось, это брат их отца Кобылин Василий Андрианович. Оказывается, они раньше были Кобылины.

Прадед Клавдии Ивановны, в то время просто Клавы, Кобылин Павел Васильевич приехал в Чулью маленьким из Нолинского уезда, то есть примерно из тех же мест, что и наши предки. Нолинск от Уржума км 60, а те и другие предки могли жить друг к другу ещё ближе. Так что не исключение, что в каком-то дальнем колене наши гены уже смешивались.

После пугачёвского восстания один уральский рабочий научил чульинских мужиков делать порох. Они  делали его в лесу и отправляли купцу в Елабугу. Павел Васильевич, а может быть, ещё и его отец, тоже приобщились к этому занятию.

Женился Павел Васильевич на девушке Анне из деревни Ныша. У них было пять дочерей и один сын Андриан Павлович с 1880 года рождения.

Андриан Павлович женился в 1902 году на девушке Афанасье Николаевна из своей деревни. У них родилось четыре сына и одна дочь: Иван Андрианович, Юлия, Василий, Федор и Егор.

Юлия вышла замуж в деревню Кузнерка за Плотникова Сергея. У них один сын Василий. В войну Сергей взяли в трудармию на завод в гор. Ижевск. После войны туда он перевёз семью.

Сейчас Василий живёт в Ижевске своей семьёй.

Юля тоже в Ижевске, живёт отдельно.

Василий Андрианович вернулся с войны по ранению. До пенсии работал в колхозе и совхозе бухгалтером. В 70-х годах уехал в Ижевск. У них сын Василий – живёт отдельно от отца в Ижевске, и дочь Тамара, тоже в Ижевске живёт со своей дочерью.

Фёдор Андрианович пришёл с войны после её окончания, женился. Детей не было. Работал в лесничестве на разъезде Мултан. Помер скоропостижно в начале 70-х годов.

Егор Андрианович – инвалид с рождения. У него очень короткие ноги. Работал всю жизнь бухгалтером в колхозе. В 1945 году женился. Но детей тоже не было. Тоже помер скоропостижно вскоре после брата Фёдора.

Андриан Павлович жил зажиточно, имел свою мельницу, поэтому в конце 20-годов попал под раскулачивание, хотя кроме мельницы у него ничего кулацкого не было. Был такой же дом, как у большинства деревенских мужиков. Просто мужик-середняк. Его посадили, и в тюрьме в 1931 году он помер.

 Старший сын Иван Андрианович 1903 года рождения женился в 1923 году на девушке Парасковье Васильевне из деревни Анык, тоже 1903 года рождения.

В 1924 году его назначили секретарём сельского совета. Проработав года три, перешёл в магазин продавцом, тоже в своей деревне, где работал два года. Потом работал бухгалтером промартели. В 1930 году его за отца посадили. 9 месяцев просидел в тюрьме. Разобрались и признали, что сын за отца не ответчик – освободили в ноябре 1930 года и сразу опять назначили секретарём сельского совета..

В декабре 1931 года перевели секретарём общего отдела Вятско-Порлянского райисполкома. Тогда он и сменит свою фамилию с Кобылина на Цветкова у всей   семьи, в том числе и младшего брата.

А брат Василий Андрианович жил уже отдельно своей семьёй. Он так и остался Кобылиным.

В вятских Полянах Иван Индрианович работал до 1939 года, до образования Кизнерского района. После образования района окончил Курсы лесотехников. До начала войны работал в лесничестве с. Короленко. Когда началась война, работал на строительстве аэродрома в д. Ныша.

10 декабря 1941 года призвали в армию. У него был очень хороший почерк, поэтому он всю войну был на фронте писарем полка. Осенью 1945 года демобилизовался и опять работал в сельском совете до пенсии. После выхода на пенсию работал в колхозе пожарником.

В 1978 году его парализовало. Около двух лет лежал дома. В 1980 году дочь Зоя их вместе с матерью увезла в город Доброполье. Там и помер в начале 1981 года.

Прасковья Васильевна всё время. Сколько они жили в деревне до войны, и всю войну, и после войны пока могла, работала в колхозе. Сейчас живёт у дочери Зои в Доброполье.

У Ивана Андриановича и Прасковьи Васильевны четверо детей – Клава – 1924 г.р., Зоя – 1930 г., Пётр – 1932 г. и Леонид 1940 года. Кроме них ещё родились дети, но померли.

Зоя Ивановна в 1945 году окончила 7 классов Короленковской школы, в 1949 году -Можгинское педучилище. Работала учительницей в Селтинском районе. В 1951 году вышла замуж за Устюгова Аркадия Матвеевича. Он в то время служил в армии на Дальнем Востоке. Был лейтенант. Увёз её с собой. В 1953 году демобилизовался, работал в райкоме партии инструктором при МТС. Жили в Чулье у родителей. Она работала в Чульинской школе. В 1954 году уехали на Кавказ, потом в Доброполье. В 1975 году Аркадий помер. Она жила вдвоём с дочерью Леной. В 1979 году Лена вышла замуж, живёт там же со своей семьёй. Зоя работает в школе.

Пётр Иванович женился в 1952 году. До 1981 года работал механизатором в своём колхозе и совхозе. В 1981 году помер скоропостижно. Жена Глафира сейчас живет в Чулье. У них два сына – Володя, живёт своей семьёй в Вятских Полянах, и Саша – тоже своей семьёй живёт в Короленко  - механизатор. Младшая дочь Лена учится в 7 классе, живёт с матерью.

Леонид Иванович после армии женился. В армии был шофером. Вскоре уехал в Доброполье. Работал в шахте. Потом приезжал в Кизнер, работал шофёром в райпотребсоюзе. Потом опять уехал в Доброполье. Там живёт и сейчас, работает шофёром. У них дочь Света, учится в техникуме, и сын Сергей, учится в школе.

Клавдия Ивановна родилась в 18 ноября 1924 г. В первый класс Чульинской начальной школы пошла в 1932 году. В школе было два учителя на четыре класса, один занимался в 1 и 3 классах, второй  во 2 и 4 классах. В 4 класс ходила в деревню Люга. В 1936 году пошла в 5-й класс Короленковской семилетней школы. В 1939 году окончила 7 классов и поехала в 8-й класс Кизнерской средней школы. В 9-й класс учиться не поехала, а зиму 1940-41 года работала учительницей в ликбезе (ликвидация безграмотности). С сентября 1941 года по сентябрь 1942 года работала учительницей Чульинской начальной школы. Осенью 1942 года перевели учительницей в деревню Люга, но она туда идти отказалась и стала работать зав.избой-читальней в Чулье, а в 1943 году её назначили секретарём сельского совета, где она работала до октября 1945 года.

Я работал председателем сельсовета три с половиной месяца, с конца марта до середины июля. Работали мы весь день, и вечером надо было быть в сельсовете. По вечерам передавали различные сводки, принимали телефонограммы и были разные телефонные разговоры с руководством района. В колхозах тогда телефонов не было. Сельские советы были как часть райисполкома, всё руководство колхозами района организовывалось через сельсовет. Ни один руководящий работник района никогда прямо в колхоз не ехал,  а только через сельсовет. И за все планы колхозов спрашивали сельсовет, а потом уж колхоз.

С Клавой мы вместе ходили на работу, вместе на обед и с обеда, если я не уезжал по колхозам, вместе ходили в сельсовет вечером. И подружились – 17 июня 1945 года зарегистрировали брак. Свадьбу решили делать осенью. Но осенью, когда уже пожили, какая свадьба. Когда вернулся с фронта отец её и дядя, сделали маленький семейный вечер, только своей семьёй.

 

Наша семья

В середине июля 1945 года меня перевели в райком комсомола вторым секретарем, послали в Ижевск на трёхмесячные курсы. После окончания курсов в октябре 1945 года мы переехали жить в поселок Кизнер. Жили на частной квартире. Она устроилась работать контролёром в сберкассу. Весной 1946 г. сберкасса выделила ей маленькую комнату. Вместо стола в углу прибили из досок уголок, и стояла одна кровать и один стул. Обедали на кухне, где было ещё две семьи.

Летом 1946 года я ушёл из райкома комсомола из-за ухудшения состояния здоровья. Там надо было постоянно ездить и ходить пешком по району.

Поступил работать статистиком заготконторы райпотребсоюза в сентябре 1946 года. Но проработал только до декабря и опять тяжело заболел. Сначала лежал на квартире в Кизнере, потом увезли в деревню к родителям. Клава в феврале 1947 года вышла в декретный отпуск, и мы вместе жили в Липовке.

После рождения сына она уволилась из сберкассы и стала работать в колхозе птичницей. В мае 1947 года болезнь у меня опять сильно обострилась, и меня направили на лечение в госпиталь в город Сарапул. Лечился я там до августа, а на август из госпиталя направили на курорт в Варзи-Ятчи. А с сентября 1947 года по февраль 1949 года учился по направлению райпотребсоюза с Сарапульской профшколе-интернат инвалидов войны на бухгалтерском отделении. Обучение велось на полном государственном обеспечении. Кроме того, каждый получал свою пенсию. Но у меня тогда пенсия была небольшая..

После окончания школы направление на работу не давали. Давали возможность каждому самому устраиваться по желанию. И я опять пошёл работать в райпотребсоюз.

Когда я уехал учиться в Сарапул, Клава с ребёнком переехала к своим родителям в Чулью и там работала зав. избой-читальней..

Осенью 1946 года в райпотребсоюзе я вступил кандидатом в члены партии, а в декабре 1948 года приняли в члены партии. Кандидатом был два года, т.к. в Сарапуле не было, чтобы кто меня знал не меньше года. Когда прожил там год, тогда и приняли в партию.

Кизнерский райпотребсоюз предложил мне поехать старшим бухгалтером Короленковского сельпо. Но я отказался, т.к. ни одного дня самостоятельно в бухгалтерии не работал. Мне сказали, что пока там в бухгалтерии все работники на месте, но скоро всех придётся заменять, т.к. у них ревизия обнаружила значительные присвоения. Что пока езжайте и работайте вместе с теми, а там будет видно.

Некоторое время я с ними работал. Потом их судили и посадили на длительный срок. От должности ст. бухгалтера я опять отказался, и, как потом убедился, зря, т.к. ст. бухгалтером назначили девушку из Кизнера, которая нигде на бухгалтера не училась, а просто была практиком. Хотя свои операции она выполняла хорошо, но всю бухгалтерскую работу не знала.

Я стал работать счетоводом. Вторым счетоводом послали женщину из РПС. Четвёртый человек работала в бухгалтерии ученик-счетовод, молодая девушка.

В сельпо было две столовые, хлебопекарня, сапожная мастерская, десять магазинов, сельмаг и ряд других объектов. Работы в бухгалтерии было много. Особенно осложняло работу то, что многие материально-отвественные работники были неопытными в оформлении документов, часто менялись. Год я проработал счетоводом. Ставка старшего счетовода была 360 р. в курсе денежного обращения того времени, а второго счетовода 285 руб. Я, хотя и был оформлен старшим счетоводом, но ставку дал согласие получать даже не 285, а 250 руб., т.к. у меня зарплата с пенсией не должна превышать 500 руб. Если бы я получал зарплату 360 руб., значит, пенсия была бы 140 р. А получал 250 р., я всё равно получал 500р.

Жили мы на частной квартире. Арендовали заднюю избу. Но в конце 1949 года я получил перерасчёт пенсии 2000 руб., и мы купили свой дом за 1800 руб. Он состоял из избы без сеней, сарая и амбара. Амбар я сам перестроил под хлев, а из части сарая сделал сени и лабаз для дров. А для ремонта избы нанял плотников за 200 руб., они сменили два бревна под окнами и подремонтировали сами окна. С тех пор прошло более 30 лет, а домик тот стоит до сих пор. Уже сменилось несколько хозяев…

Клава работала библиотекарем, получала около 300 руб. Завели мы козу, гусей, кур, поросёнка. Летом 1950 г. к нам переехала мама, привела с собой корову. Но мы её продали, обходили одной козой. Летом садили огород картофелем и овощами..

Вскоре после начала работы в сельпо я поступил на заочные годичные курсы старших бухгалтеров сельпо в Москве. Весной 1950 г. ездил сдавать  экзамены.

Это была моя первая поездка в Москву после войны. В войну несколько раз проезжал через Москву, но тогда Москвы почти не видел. А тут за время сдачи экзаменов я основательно с Москвой познакомился.

Когда я вернулся домой, меня сразу назначили старшим бухгалтером сельпо. А до этого, осенью 1949 года на отчётно-выборном собрании меня избрали секретарём Короленковской первичной  территориальной парторганизации. В её состав входили коммунисту всех колхозов и организаций Короленковского сельсовета, кроме МТС и колхоза Короленко. Там были свои парторганизации. В других организациях сельпо – ветлечебнице, школе, больнице, лесопункте, семи колхозах было по одному-два коммуниста. Всего в парторганизации было человек двадцать. По тем временам организация довольно крупная. И я не ожидал, что меня могут избрать секретарём. Партстаж у меня вместе с кандидатским был три года. А с секретаря спрашивали за состояние дел во всех колхозах сельсовета. Поэтому моя фамилия часто фигурировала в районной печати и с положительной, и с отрицательной стороны. Если пишут что-нибудь положительное о том или ином из семи колхозов сельсовета, обязательно отмечают: председатель колхоза такой-то, секретарь парторганизации такой-то. То же и об отрицательных сторонах.

Когда меня назначили старшим бухгалтером сельпо, девушка – старший бухгалтер уехала, вышла замуж, счетовод-женщина уехала с семьёй в Ижевск. Остался я один с ученицей. Её оформили старшим счетоводом. Вторым счетоводом взяли молодую женщину, которая работала несколько времени счетоводом в колхозе.

А в то время как раз ликвидировали ОРС Кизнерского леспромхоза, и нам передали часть его хозяйства, находящееся на станции Люга и в посёлке 140 квартала. И ещё открыли магазин, столовую и хлебопекарню в лесопункте треста №5. Таким образом, у нас добавилось три крупных магазина, три столовых и три хлебопекарни. А всего стало пять столовых, четыре хлебопекарни и около двадцати магазинов. А счётных работников добавили одного человека. Так что приходилось работать не по восемь часов в день, а по шестнадцать, и ещё не успевали.

Весной 1951 года меня избрали председателем сельпо. А Клаву пригласили работать счетоводом сельпо. На одном из республиканских совещаний я выступил и сказал, что у нас столько столовых и хлебопекарен, некотоорые даже не поверили. В мелких районах было меньше, а у нас в одном сельпо и только четыре счётных работника. Но всё равно не добавили.

Зимой 1951-52 г. сельпо из села Короленко перевели на станцию Саркуз. Дом в Короленко пришлось продать за 2500 руб. Опять переехали на частную квартиру. К тому времени у нас было уже двое детей. С нами жила мама и младший брат Герман, хотя он учился в Кизнере и жил у тётки Лиды. К нам приезжал только как гость. Второй брат Павлик тоже до армии. То есть до осени 1950 года жил в Кизнере, тоже приезжал к нам. И от нас из Короленко его и проводили в армию.

Отец помер в январе 1950 года, и мама после его смерти в деревне жила мало.

Саша у нас родился 15 марта 1947 года в деревне в Чулье. Ко времени переезда на Саркуз ему было уже 4 года. А Люба родилась в Короленко 19 сентября 1951 года, то есть ко времени переезда ей было несколько месяцев. Весной 1952 года я заболел, а после выписки из больницы меня перевели товароведом в райпотребсоюз, т.к. к тому времени я закончил два курса Московского заочного кооперативного техникуме, кроме того, в Кизнере к тому времени мы взяли участок для строительства дома. Тётка Лида жили в железнодорожной казарме  и тоже строили дом. Вернее, он у них был уже построен, только не было печи. И летом 1952 года мы переехали из Саркуза в ихний дом, а к осени спешным порядком была построена изба своего дома.

Дом мы перевозили из Липовки. Запаса денег почти не было. Были деньги от проданной коровы 2000 руб., да продали клеть в Липовке за 2000 рублей. На эти деньги наняли плотников ставить избу. И за перевозку отдали один сарай, а один хлев продали тётке Лиде за 200 руб.

Жизненного опыта к тому времени у меня было мало, посоветоваться с кем бы из пожилых близких не было. Поэтому липовский большой дом у нас ушёл за бесценок. Из всего дома поставили избу с прирубом и сенями и сарай с лабазом. К тому же ещё покупал по знакомству машину тёсу и штук 10-12 новых брёвен и 1000 штук кирпича.

Деньги на строительство, кроме 4000 руб., выкраивали только из зарплаты.

Но в первую зиму в прирубе печи не было, жили только в передней избе с одной печью. На другой год сложили в прирубе русскую печь и выделали прируб.

Купили корову, держали поросёнка, гусей, куриц. Но с деньгами было туго. Я товароведом получал 550 руб., Клава работала бухгалтером райфинотдела, получала 410 руб. 960 рублей получали на двоих, минус удержания налогов и займа. Плюс пенсия 125 руб. Хотя основное питание было из хозяйства, но много нужно было вкладывать в строительство дома, да каждое лето надо было ехать в Москву на заочную сессию. В то время учебный отпуск и проездные не оплачивали. Так что каждая сессия требовала много денег.

Два с половиной года я проработал товароведом. В 1953 году Клаву от райфо послали на трёхмесячные курсы в гор. Горький. После курсов она опять работала в райфо.

Работая товароведом, я постоянно ездил в командировки за товаром в Можгу, Ижевск, Сарапул, несколько раз в Казань. Всего в командировках находился около половины рабочего времени. На заочную учёбу времени оставалось мало. Поэтому я все выходные и все вечера, когда бывал дома, занимался. Втянулся настолько, что думал – чем же занимаются вечерами те, кто не учится заочно?

Телевизоров тогда не было. По приезде в Кизнер по нашей улице не было даже радиотрансляционной линии. Не было электричества, освещались керосиновыми лампами. Был у нас заводной патефон и ещё в Короленко мы купили  батарейный радиоприёмник «Родина-47». К нему надо было покупать четыре батареи питания, общим весом, наверное, около 30 кг. Хватало этих батарей примерно на полгода. Позднее провели радиолинию, приёмник включали редко.

Осенью 1952 года меня избрали председателем Кизнерского ПОСПО. А Клава из райфо уволилась и перешла работать бухгалтером раймага. В это время мы стали с ней получать уже на руки 1000 руб. плюс 125 руб. пенсия.

В райпотребсоюзе помню первую командировки в Ижевск. Там была нам предназначенная и уже оплаченная цистерна из-под горючего ёмкостью 40 тонн. Она лежала на станции Ижевск под откосом в сыром месте. Несколько человек до меня посылали, никто отгрузить не мог. Мне председатель говорит, что без этой цистерны мы обходиться не можем. (В то время весь бензин для колхозов шёл через райпотребсоюз). Отгрузить её нужно было любой ценой.

- Израсходуй рублей 500-600, но чтобы цистерна была тут!

Я думаю – от выполнения этого поручения зависит престиж всей моей будущей работы..

Приехал в Ижевск, смотрю  - действительно, к цистерне трудно подойти. Договорился на станции с выделением платформы, подали её под цистерну. Пошёл искать грузчиков. Поговорил с одной бригадой, с другой – все или не смеют взяться или запрашивают дорого. Да ещё  требуют, чтобы я нашёл брёвна, по которым закатывать цистерну на платформу и толстые верёвки.

Пошёл на пакгауз к бригаде грузчиков, дело было к концу их рабочего дня. Говорю: «Мужики, есть непыльная, но денежная работа». Они согласились за 300 рублей. Сами нашли брёвна, верёвки, проволоку для прикручивания, подкладки. Погрузили, упаковали.

На другой день  я приехал домой, проездил всего два дня с дорогой. Председатель и завторг встречают меня  с тревогой: не погрузил? Говорю: «Почему не погрузил? Погрузил!» Не верят. Потом председатель спрашивает:

 – Сколько израсходовал? Говорю: «300 рублей».

- Как это тебе удалось?

Говорю: «Проявил находчивость».

С этого дня мне стали поручать самые ответственные работы.

В ПОСПО до меня было много пьянки.

А в райпотребсоюзе была газогенераторная машина, которая обслуживала в основном ПОСПО и часто стояла без топлива, на которое шла древесная чурка.

Я в первую очередь поставил перед собой две задачи: изжить пьянку и пустить на бесперебойную работу машину.

С пьянкой выяснил источники, где пьют заместители два человека и бухгалтер, которые к вечеру были пьяные чуть не каждый день. Пошёл по магазинам. В каждом – только зайдёшь в подсобное помещение, продавец наливает стакан водки. Под разными предлогами отказывался, потом на собрании так всех настыдил. Смотрю: и заместители, и бухгалтер стали трезвыми, а через них повлиял и на коневозчиков и других работников. И с пьянкой покончили.

Конечно, нельзя сказать, что никто совсем не стал пить, но всё же в рабочее время пьяными никого не увидишь.

А с чуркой для машины решил так. Раньше чурку покупали в леспромхозе, а давали ограниченно. Думаю, надо готовить самим. Поехал в один лесопункт, закупил липовый кряж и там же организовал переработку этого кряжа на чурку. Липа пилится и колется легко. И желающих работать нашлось много. Липа сама по себе была сухая, да мы ещё построили воздушную сушилку-склад. Сухая чурка горела хорошо, шофёр был доволен, и машина не простаивала.

Для улучшения торговли организовал техучёбу продавцов из посёлка. А в посёлке было 16 магазинов ПОСПО, человек 23-25 продавцов. Собирал их раз в неделю, сам занимался. Сначала разберём текущие дела, потом по программе.

А из деревень собирал продавцов один раз в месяц на целый день.

Работа заметно улучшилась. К тому же ещё оживил работу месткома и комсомольской организации, помогал составить планы работы, подсказывал, на что больше обратить внимания. И дела пошли. ПОСПО наградили знаменем Совмина и обкома партии УАССР, а меня через год работы избрали председателем райпотребсоюза. Было это осенью 1955 года.

К этому времени я как раз закончил заочный техникум. Получил аттестат с отличием.

Экзамены мы сдали в августе, приём в институты уже был закончен, но руководство техникума договорилось, чтобы нас. Кто кончил с отличием, приняли. И я аттестат даже не привозил домой – сдал в институт ВЗОСТ (Всесоюзный Заочный институт советской торговли) на торгово-экономический факультет.

Председателем райпотребсоюза работать было уже значительно  сложней, чем председателем ПОСПО. Постоянно вызывали в райком и в райисполком по различным вопросам, надо было присутствовать на всех районных собраниях и совещаниях.

Позхднее меня избрали депутатом райсовета, а на сессии – членом исполкома райсовета. Надо было присутствовать на заседаниях райисполкома раза 3-4 в месяц.

Зарплата у меня была уже 920 руб. плюс 10% за стаж – 1012 руб., плюс прогрессивка и надбавка за выполнение и перевыполнение плана по заготовкам. Но для хороших, дорогих вещей всё равно денег не хватало. Был у меня один выходной костюм и один полувоенный рабочий.

За первый курс института экзамены я сдавал в г. Казань. За второй курс в Москве.

Правление Удмуртпотребсоюза решили послать меня учиться в ВКШ (Высшая кооперативная школа). Я сказал, что если два курса заочного института зачтут хотя бы за один, я поеду.

Когда сдавал в Москве экзамены, в Центросоюз приехал председатель УПС и зам по кадрам. С ними я сходил к заместителю председателя по кадрам, он связался с ВКШ, и дали согласие принять меня на 2-й курс ВКШ.

Так с сентября 1958 г. я стал слушателем ВКШ. Там сохранялась зарплата 920 руб. и платили стипендию 300 руб. Всего 1220 рублей плюс пенсия 125 руб. – 1345 руб. минус налог. Из этой суммы я рублей 500-700 высылал деньгами семье  и рублей на 200 различных покупок. Остальное расходовал на себя.

Когда работал в райпотребсоюзе, поступил мотоцикл с коляской «Урал». Я решил добиться разрешения приобрести этот мотоцикл для райпотребсоюза. В ПОСПО я добился разрешения -  купил мотоцикл «ИЖ» без коляски. На нём я и один, и с заместителем с тем или с другим часто бывали по магазинам в деревне. Благодаря этому мы за год большинство магазинов либо перестроили, либо капитально отремонтировали. А без легкового транспорта часто не наездишься. Поэтому и в райпотребсоюзе я решил добиваться, чтобы иметь транспорт. Поехал в Удмуртпотребсоюз, а там председатель говорит – что тебе мотоцикл. Вот если сумеешь договорится с каким-нибудь колхозом, чтоб сдал в закуп определённое количество мяса за вас, тогда разрешим купить легковую машину. Я приехал домой. Поехал в ближайший колхоз, говорю председателю: «Нужен тебе мотоцикл с коляской?» Говорит: «Нужен». «Отдай за нас столько-то мяса».

Он говорит: «У нас уже сдано. Вот тебе квитанция».

Послал я в Ижевск человека с квитанциями, и он пригнал машину, ГАЗ-69.

Я быстро научился на ней ездить, получил права и часто ездил один, без шофёра. Потом, после моего отъезда, всех, кто купил машины подобным путём, заставили продать колхозам или частным лицам через магазин.

В ВКШ учились мы в Мытищах, платформа Перловская. Это 20 км электричкой от Ярославского вокзала. Жили на частной квартире. По выходным дням, я иногда и в будние дни вечером часто ездил в Москву. Тут же я учился и в техникуме. Ездил на сессию с курсами 6 раз (на одном курсе, в связи с поездкой в санаторий, я учился два года). Так что с 1950 по 1960 г. я в Москве побывал во всех театрах, во многих музеях, парках, садах, магазинах. Были во многих магазинах под Москвой, три раза был в Мавзолее Ленина. Первый раз, когда Ленин только лежал один, второй раз – со Сталиным, третий раз – снова один. Часто ездил на стадион в Лужники. Бывали на различных международных выставках, а по учебной программе от техникума и института бывали на многих промышленных и продовольственных предприятиях Москвы и Подмосковья. Например, в Москве посещали три кондитерских фабрики, два хлебозавода, ликёро-водочный завод, молокозавод, сахаро-рафинадный завод, рыбокомбинат, мясокомбинат, обувную фабрику, ткацкую фабрику «Трёхгорная мануфактура», шёлковый комбинат и др. В Подмосковье - трикотажную фабрику, чулочно-носочную фабрику, фабрику искусственного волокна и др.

В 1959 году ВКШ преобразовали в Московский кооперативный институт. Мы из слушателей стали студентами, но зарплату нам платили до конца. В 1960 году я закончил институт и был направлен в распоряжение Удмуртпотребсоюза. Они хотели назначить меня завотделом Удмуртпотребсоюза, но тут срочно потребовался преподаватель  в Глазовское кооперативное училище, и мне предложили ехать в Глазов.

 

Глазов

До 1748 г. Глазов был деревней с 48 дворами. В 1748 г. построена церковь – стало селом. С 1780 г. – город.

С открытием первой церкви здесь стала концентрироваться торговля, увеличилось население, росло ремесло.

В Глазов мы приехали 26 августа 1960 года. Дали квартиру в деревянном двухэтажном четырёхквартирном доме на втором этаже по улице Интернациональной, дом № 18. Так же, как и в Кизнере, дом стоял рядом с железной дорогой. Но здесь ещё по-прежнему ходили паровозы, и женщины ворчали, что в Кизнере избавились от паровозной сажи, так сюда опять приехали к саже. До железнодорожного вокзала и до автовокзала ходьбы было один квартал. Улица Интернациональная в то время были еще не мощёной, в сырую погоду по улице были большие глубокие лужи. Тротуары по всем улицам старой части города были деревянные, старые. Улицы освещались слабо. Город в то время делился на старый и новый. Новый город, или, как местные жители называли, да многие и до сих пор называют – второй участок, начинался от улицы Ленина. Там улицы и тротуары были асфальтированы, все улицы были хорошо озеленены, своевременно подметались, поэтому выглядели очень красивыми. Дома кирпичные высотой в три-четыре этажа. Правда, значительная часть домов были двухэтажными деревянными и кирпичными. Деревянные постепенно все снесли, а кирпичные продолжают сносить и сейчас.

В середине 60-х годов  началось строительство 5- и 9-этажных домов. Первые девятиэтажные дома за площадью «Свобода» и улицей Кирова и между улицами Короленко и Ленина появились раньше, чем такие же дома начали строиться в городе Ижевске. Потом город быстро преображался

К середине 60-х годов была проведена электрификация железной дороги, и паровозы заменили на электровозы.

Наш квартирный дом принадлежал училищу. В нашей квартире было три комнаты, но располагались они очень неудачно – вход в квартиру был из сеней прямо в кухню, из кухни в большую комнату – гостиную, из неё в другую комнату, а из той – в третью комнату. Окна кухни и гостиной выходили на запад, второй комнаты – на север,  в третьей комнате – одно на север, второе на восток.

Дом требовал ремонта. Поэтому в 1962 году его капитал но отремонтировали, я … полностью перестроили.

До перестройки из четырёх квартир занимали – одну рядом с нами холостой преподаватель Бохонько В.А., внизу семья преподавателя Фофанова, а с ними рядом жила молодая женщина с дочкой Чистякова Людмила Ивановна. Ко времени перестройки дома они с Бохонько поженились и занимали две квартиры. При перестройке решили сделать перепланировку. У дома с юной стороны были сени с верандой и с туалетами. Их решили перенести на северную сторону, а туалеты убрали и сделали отдельно во дворе.

При перестройке сделали три квартиры – квартира Бохонько располагалась на южной части на первом и втором этажах с внутренней лестницей. Наша квартира стала очень удобной и уютной. Расширилась кухня, из неё вход в одну изолированную комнату и второй вход в гостиную, а из гостиной вход в третью комнату. Посредине одна русская печь с плитой, но от плиты дымоход проходил вокруг всей русской печи, так что топили мы только плиту, а нагревалась вся печь. А русскую печь топили, когда что-нибудь стряпали, в основном по воскресеньям и праздникам.

Дом был обшит досками, поэтому дров мы расходовали очень немного, кубометров 6 в год. По сравнению с тем. Что мы расходовали в Кизнере – это очень мало. Кроме того, у нас появилась хорошая летняя комната и кладовка и светлые сени. Во дворе перед входом в квартиру было крыльцо, вокруг него изолированный дворик с насаждениями смородины, куст сирени и два молодых клёна.

В квартиры мы за свой счёт проведи водопровод. Площадь всей квартиры с кухней была около 48 м2, полюс летняя комната метров 14 и кладовка метров 6. Квартира была неплохая. В ней мы прожили 17 лет, а Люба с бабушкой 19 лет.

В 1977 году мне дали двухкомнатную квартиру, а Люба в то время как раз вышла замуж, и они остались в двух комнатах той квартиры. С ними осталась бабушка. У той квартиры был просторный дворик, в котором мы сделали яму для хранения картофеля и различной консервированной продукции. У дома был небольшой огород, сотки две, по полсотки на квартиру. Там бабушка выращивала помидоры и огурцы, и была одна яблоня.

В 1979 году дом тот снесли, и Любе дали тоже двухкомнатную благоустроенную квартиру.

 Через год после переезда в Глазов дом в Кизнере продали, и мама тоже переехала к нам в Глазов.

С домом у нас и тут получилась неудачно.

В связи с проводимыми в то время перестройками в стране, Кизнерский район был ликвидирован. Народ из Кизнера стал уезжать. Дома в цене снизились. Поэтому мы продали дом всего за 1800 руб. по существующему в настоящее время курсу. А если бы продать сразу в 1960 г, взяли бы не менее 3000 руб. Потом, когда район вновь восстановили, дома ещё больше повысились в цене. Из 1800 руб. по 200 руб. отдали Павлику и Герману. Осталось у нас только то, что мы вложили в дом из своей зарплаты. А отцовский дом ушёл туда-сюда, в общем, развеялся как дым.

В Кизнере мы прожили 8 лет. Только в 1959 году появилось электричество, а до этого все освещались керосином и не могли имени никаких электроприборов.

 Саша в Кизнере окончил 6 классов, Люба два класса. Дом наш был по улице Гоголя № 51. Улица Гоголя идёт между железной дорогой и речкой Люга. Огород у нас упирался в железную дорогу. Первое время очень мешал шум паровозов, потом привыкли и не стали замечать. Но очень мешала сажа от паровозов. За год до отъезда из Кизнера там паровозы заменили на тепловозы, и сажи не стало. Там рядом была речка, луга, лес, хорошо было держать гусей и уток. Когда я объявил в семье, что поедем в Глазов, это сообщение жена и мать восприняли без восторга, а сразу продавать дом категорически воспротивились Решили дом сдать квартирантам, а мама пока останется, т.к. не убранным оставался огород.

 В училище, а до 1964 г. – Торгово-кооперативная школа, меня назначили преподавателем товароведения продовольственных товаров.

По товароведению продовольственных товаров пришлось основательно специализироваться.

В 1963 году я поступил снова в Московский кооп.институт на заочное отделение педагогического факультета. В 1965 году окончил его и получил диплом преподавателя техникума по товароведению продовольственных товаров.

В училище было всего шесть преподавателей вместе с директором и завучем.

Поэтому кроме товароведения продовольственных товаров пришлось в различные годы преподавать и по другим предметам – товароведение сельхозпродуктов, гигиена и санатория, деловая корреспонденция, основы сов. Права, учёт и отчётность, товароведение книг и даже несколько лет вёл физвоспитание.

Училище было одногодичное. Но кроме основных групп каждый год занимались различные курсы шести-, трёх- и двухмесячные.

Заниматься приходилось очень много, иногда до 16 часов (академических) в день, то есть уходил к 8 часам и приходил домой часов в 9-10, да ещё надо было дома готовиться к урокам. Но это я делал обычно в выходные, готовился сразу на неделю.

 До 1965 года все преподаватели были мужчины.

В 1965 году директор училища Золотарёв М.Н. уехал в Москву, он был родиной москвич, появились преподавателями две женщины. Позднее ещё одна. В 1977 году двое мужчин ушли на пенсию, в 1979 году ушёл я, и в училище, кроме директора,  преподавателями стали одни женщины.

 Кроме преподавательской работы у меня, как и у других преподавателей, было много общественных нагрузок. Лет 15 я был председателем месткома профсоюза, три раза в год ездил в Ижевск на пленум профсоюза. Несколько раз возглавлял группу народного контроля, первичную организацию общества «Знание». Года три был секретарём парторганизации. Несколько лет был зав. педкабинетом. Кроме того, несколько лет был инструктором внештатного отдела школ райкома партии, где несколько раз в год выезжал в разные школы района. Кроме того, и в училище, и по райкому выступал с лекциями по атеизму. Так что всё время было одновременно по 4-5 общественных нагрузок. Когда вёл физвоспитание, каждое воскресенье с учащимися ходили на лыжные прогулки, а по вечерам ходили иногда на каток. Продолжалось это лет 7-8. Таким образом, жизнь училища была очень разнообразной, и всей работе я отдавался весь без остатка, всё делал с большим интересом, за что чувствовал к себе привязанность учащихся.

Когда во второй половине 70-х годов почувствовал, что здоровье стало сдавать, нагрузку на себя стал постепенно сокращать. А когда исполнилось 55 лет в 1979 году, учебный год дозанимался и из училища уволился. Остался только там на партийном  учёте.

Первый же год по приезде в Глазов мне предложили быть внештатным экспертом по продовольственным товарам, так как мой предшественник был им. Я дал согласие, и с тех пор вот уже более 20 лет по всем некачественным продовольственным товарам, поступившим в торговые организации города и шире, провожу экспертизу, составляю акты. Работа эта оплачивается по 1 руб. 20 коп. за час.

В то  же время, примерно летом 1961 года предложили работать внештатным инспектором-экспертом по плодам и овощам. Из 22 лет я несколько раз отказывался, года 3-4 не работал, т.к. по этой работе надо работать в основном летом во время отпуска. Один год отпуск, на другой снова ко мне идут, упрашивают. В последнее время поступление плодоовощной продукции резко увеличилось. Сейчас после выхода на пенсию я всё лето месяцев 5-6 работаю на этой работе. Обслуживаю шесть торговых организаций города: ОРС, СМЗ, Торг, комбинат общепита, ОРС леспромхоза, межрайбазу УПС и райпо, в Балезино три организации – райпо, ОРС жел. дороги, ОРС ЛПХ, в Пибаньшуре военторг, Красногорское, Юкалинское, Ярское райпо и Карсовайское потребобщество.

Когда мы в 1960 году приехали в Глазов, магазины, в отличие от других городов, благодаря ОРСу, ГМЗ, были очень богаты товарами, особенно продовольственными.

Колбасы копчёные – 5-6 наименований от 4 до 5 руб. за килограмм, полукопчёные – 3-4 наименования по 2,5-3 руб., варёные до 10 наименований по цене от 1-20 до 3 руб. Мясокопчёности – 6-10 наименований, в т.ч. копчёные говяжьи языки в… (не поняла) и без шпика. Мясные консервы до 1 руб. за банку нескольких наименований, мясо сырое говядина и свинина по цене до 2-20 за килограмм, рыбные консервы, в т.ч. шпроты до 1-20 за банку, икра чёрная 20 руб. килограмм, средка вяленая вобла – 1р10 к., сельдь копчёная по 1р.80к., сельдь солёная до 1р.50 к., рыба мороженая от 0, 5 до 1 руб. Молоко и молокопродукты 5-7 наименований, сыры, сметана, сливки, жиры разные, богатый ассортимент кондитерских изделий, в т.ч. карамель от 1 руб. до 2 руб. – 3-60, конфеты от 1 р.80 к. до 7 руб. Большой выбор виноградных вин и ликёро-водочных изделий. Водка была по 2-52, 2-87 и 3-12 с посудой. Потом в конце 60-х повысили до 3-60 – 4 руб., потом 4-5 руб. Сейчас 5-7 руб. 0,5 литра.

 

Моё отношение к выпивке

Отец у нас Василий Дмитриевич выпить любил. Брат Павлик в молодости пил, потом не стал. Пьёт самую малость в торжественных случаях. Герман тоже пьёт только в торжественных случаях в пределах определённых границ.

Я первый раз выпил лет в 12-13. Помню, в один праздник мы четверо или пятеро мальчишек решили выпить. Я пришёл к родителям, попросил пол-литра домашней браги. Мне, ни слова не говоря, налили. Другие ребята тоже принесли по пол-литра браги. У одного товарища дома никого не было. Он собрал на стол закуску, и мы, как и взрослые, начали угощаться. А брага была довольно крепкая, не меньше 10 градусов. Выпив эту брагу, мы, конечно, опьянели и пошли на улицу. Что было дальше - не помню.

 

Саша и Люба

Саша родился 15 марта 1947 года. В 1954 году пошёл в первый класс Кизнерской средней школы. Учился там до 6-го класса.

Учился слабовато, на родительских собраниях на него часто жаловались. Домашние уроки выполнял неохотно. Может быть, потому что он предоставлен был в основном бабушке. Мать им занималась мало, а я совсем не занимался. Бабушка к нему относилась без существенной для бабушек любви. Каждый день, когда я приходил с работы, она мне жаловалась на внука – что-то он не сделал, в чём-то не послушался, что-то натворил. Желая не обидеть её, мне приходилось выговаривать сыну, а иногда и наказывать. Этим я всё больше отдалял его от себя. Поэтому мои попытки как-то приблизить его к себе не имели успеха. Любил он рыбалку. Бывало, уходил на речку утром рано, никто его не будил, а иногда и не слышали. Придёт принесёт несколько рыбок, а сам ни варёных, ни жареных не ел.

В Глазове учился в седьмом и восьмом классах. В 1962 году окончил 8 классов и стал проситься в ПТУ в гор. Ижевск. Я уговаривал его, чтобы он окончил среднюю школу, но он не захотел.

В 1962 году уехал в гор. Ижевск в ПТУ №3. В 1963 году окончил его, работал на заводе Нефтемаш слесарем.

В том же году уехал по путёвке на стройку в гор. Омск. Там в 1954 году в 17 лет женился. Родился сын. Осенью 1965 года переехал на другую стройку под Москву в гор. Конаково. В Омске жена вышла за другого. Годов 10 платил алименты. Потом отчим усыновил ребенка, и исполнительный лист отозвали.

В 1966 году приехал в Глазов, устроился на  работу в предприятие общества слепых слесарем.

В июле 1966 года ушёл в армию. В декабре 1968 года вернулся из армии. В январе 1969 года устроился на работу в ГМЗ. Летом того же года уволился и уехал в Ульяновск. Работал на заводе слесарем.  Потом перешёл в милицию.

В августе 1970 г. послали учиться в Елабугу в школу милиции. В августе 1971 года, будучи на практике  в Ульяновске, женился на Поповой Валентине Александровне. Она уехала с ним в Елабугу, жили на квартире.

В мае 1972 года родился сын Серёжа.

В 1972 году окончил школу милиции и направили на работу в Сибирь в Иркутскую область. Уехал туда с семьёй. Проработал год. Семейные отношения не сложились. Валя с ребенком от него уехала к нам в Глазов. Он бросил работу и не рассчитавшись уехал за ней. Здесь они разошлись окончательно. Она уехала в Ульяновск, он в Набережные Челны. Ребёнка Серёжу оставили у нас. Здесь он жил до 1976 года.

Из Набережных Челнов, пока строился завод, его послали на автозавод в гор. Тольятти в 1974 г. Там он с работы уволился и работал слесарем в гараже. Там освоил сварочное дело, работал электросварщиком.

В 1975 г. уехал в Оренбург, там работал на сборке труб два года. В 1977 году уехал в Кисловодск. С июля 1978 по 1979 работал в Ростове на Дону, в феврале 1979 г. переехал в Краматорск. Работал в одной организации, а из города в город его посылали в длительные командировки.

В мае 1980 г. в гор. Доброполье женился. Получил отдельную однокомнатную квартиру.  19 февраля 1981 г. родился сын Сашик.

До 1982 года он работал электросварщиком. В начале 1982 г. перешёл работать на шахту.

 Люба родилась в 1951 году 19 сентября в село Короленко Кизнерского района. Маленькой была на редкость спокойная. Её почти не было слышно.

В сентябре 1958 года пошла учиться в первый класс Кизнерской средней школы, куда мы переехали в 1952 году. Дошкольные годы её, как и Саши, прошли в семье с бабушкой и на улице с подружками. Ни ясли, ни садик она не посещала.

В Кизнере окончила два класса, и в 1960 году после переезда в Глазов продолжила учёбу в школе №1.

В 1968 году окончила 10 классов и поехала поступать в гор. Пермь в строительный институт, но не прошла по количеству баллов, вернулась в Глазов и поступила в Глазовский пединститут на физико-математический факультет.

После окончания института в 1973 году была направлена на работу учительницей Александровской средней школы Кезского раона. Проработала там два года. В 1975 году вернулась в Глазов и поступила работать лаборанткой пединститута. Там работает по настоящее время.

До июня 1977 года мы жили вместе. В 1977 году мне дали двухкомнатную благоустроенную квартиру. Мы переехали, а Люба с бабушкой остались в старой квартире. В августе 1977 года она вышла замуж за Кропачёва Василия Анатольевича. Два года ьни втроём жили в старой квартире. Осенью 1979 года тот деревянный дом пошёл под сном. Им дали благоустроенную двухкомнатную квартиру. Три с половиной года они жили втроём. Сейчас в июне 1983 года у них родилась дочь Женя.