Письмо Людмилы Ухановой брату Александру Кулаеву
о поездке в Липовку в 2009 году

Кстати, о книжке

Наши земляки расписались, не унять. Под самый занавес прислали письма с фотографиями Таня Фертикова (одна из сестёр, которые нас с тобой в Кизнере назвали Липовскими) и Галя Перевозчикова (одна из тех молодых женщин, которые в прошлом году приехали позже всех на машине и стеснялись подойти, я их силой к нам подтащила)

Я волевым решением закончила работу над книгой уже в конце мая. Из типографии получила 31-го числа.

Поиски типографии заставили меня отчаяться. Тираж везде не меньше 300 экземпляров. Печать офсетная. Всё это для меня запредельно дорого, и книжка получается под 400 рублей. Я-то знаю, что бывают и подороже, но когда я сообщила Фисе и тете Зине этот вариант, они обсудили с земляками. И все постановили, что, во-первых, это дорого, а во-вторых, 300 экземпляров мы не распространим.

Я впала в отчаяние и решила книгу записать на диски и отправить людям, владеющим PC, из числа детей и внуков липовчан. Пусть сами распечатывают, кому хотят. Я своё дело сделала.

Но в последний момент я решила сделать ещё попытку и нашла вариант за 13700 напечатать на цифровом дубликаторе 50 экземпляров в переплёте «пружинка».

Позвонила Фисе и Зине, они сказали, что 50 штук, пожалуй, пристроят – по 270-280 рублей.

И вот, идя мне навстречу за некоторую задержку заказа, типография прислала мне книжки с сердитым шофёром, который поехал через Молитовский мост и простоял там в пробке, поэтому брякнул мне к ногам три коробки и уехал, не взяв даже расписки.

Я потаскала эти коробки к лифту, потом в лифт, потом из лифта, потом в квартиру. У меня заболел живот. Надо тебе сказать, что твои электронные весы взвешивают не только муку и сахар, но и книги, и они дали мне точный вес одного экземпляра – 530 граммов. Умножь на 50, добавь сюда вес чемодана с подарками, конфетами, колбасой и водкой, не говоря о парадном платье и босоножках, и ты поймёшь, что с таким багажом я даже с места не сдвинусь.

Стала звонить родне, согласны ли они, чтобы я прислала им по почте – за их счёт. Они, дай им Бог здоровья, согласились. Половину – 25 штук я послала по почте.

Конверты А4 купила заранее, дома разложила книги по конвертам, подписала адреса, заклеила. На почту повезла в тележке. Когда я выложила всю гору перед операционисткой, она поставила на своём окне надпись «Временно не обслуживает», и все старухи пошли, ругаясь и кряхтя, платить за квартиру и телефон в другое окно.

Моя поняла, что одна не справится. Поэтому в другом окне тоже появилась табличка «Временно не обслуживает». Очереди в двух оставшихся окнах выросли. Народ на меня косился. Тогда я просто ушла на скамейку и стала ждать, когда позовут.

В общем, за пересылку я заплатила 1200 рублей.

Как, Сашик, ты предусмотрительно тогда оставил мне на книгу $200! Что бы я делала без этих денег? Я одних заказных писем разослала в процессе работы на 700-800 рублей, покупала дважды тонер в принтер, бумагу, конверты – всё на твои деньги, дай тебе Бог здоровья!

Оставшиеся книги Женя мне хорошо упаковал – компактно, и ремнями перевязал, и ручка папина ремённая. Чемодан на колёсиках – жить можно. Тем более что он меня прямо в вагон посадил…

Приезд

А Кизнере меня встретил Прокоп.

Сначала я им позвонила (когда хотела ограничиться дисками) и сказала, что выйду в Полянах, зайду к деду на могилу, а потом к ним - на часовой электричке. Они этот вариант приняли, и даже дядя Прокоп собирался ночевать у родни в Полянах, чтобы меня встретить и, пока я буду ходить, посидеть с вещами на вокзале (кстати, его сломали и ещё не построили).

Потом тётя Зина позвонила и сказала, что у них всё расписание поломалось, теперь в Поляны ходит электричка только в 3 часа утра и в 21 вечера. А я уже к тому времени с книжками связалась. Так что Поляны отменились, к сожалению.

И вот меня встретил Прокоп, приехавший с Васей (помнишь, шофёр, Зину в церковь возит?)

Вася взял у меня книжки и чемодан (у Прокопа зимой вырезали грыжу), и мы пошли к машине.

А у вокзала ждали Фиса с мужем и машиной и тётя Катя Перевозчикова. Фиса хотела взять у меня часть книг – для кизнерских заказчиков. Но шёл дождь, а было так хорошо запечатано, что я сказала ей, что не буду развязывать.

Мы сели в Васину машину – меня на переднее место. Вася мне по дороге всё что-то объяснял, говорил. Прокоп пожаловался тёте Кате, что с ним, мол, Вася не разговаривает, а со мной, дескать, разговорился. Я подумала, что Васе тяжело разговаривать с глухим. Да и что нового он может ему сообщить?

Дома тётя Зина стала нас угощать пельменями, на сей раз самодельными. В смысле фарш покупной, а лепила сама. В фарш она добавила сырой капусты, получилось очень вкусно.

Потом мы с тётей Катей Перевощиковой помогали ей готовиться к обеду, резали, накрывали. Она ждала много народу, поэтому Прокоп принёс откуда то из сеней ещё один стол – весь в краске и пыли, протёр его на дворе.

К обеду пришли Слободины, приехали Мачарашвили. И пригласили меня 7-го, в воскресенье, на 25-летие Кати. Я, конечно, слегка их пожурила, что они не сообщили заранее – у меня ни подарка, ни стихов. Рамаз сказал, что я сама – подарок.

Сидели долго. Евдокия Михайловна Слободина всё дергалась – коз загонять в 5 часов. Но было уже 7, а она ещё и не тронулась с места.

Ижевцы приехали уже к ужину. За рулём машины – Геннадий, сын дяди Саши, приехала Таня, дяди Сашина дочь, и сам дядя Саша. Они должны были подоспеть к обеду, но прождали Валю из Кирова – подвезти, а её подхватил какой-то ягульский начальник, случайно оказавшийся там. Тщетно прождав и отчаявшись, они поехали в Ягул, по пути заехав в Липовку и побродив по родным местам.

После ужина Гена с Таней предложили прогуляться по Ягулу и заодно узнать новое расписание – утром должна было приехать из Глазова Люба Кропачева, дочь Сергей Васильевича Копанева.

Погода была хорошая, мы гуляли не торопясь, они вспоминали эпизоды детства. Так дошли до станции. Там, конечно, никакого расписания не висело – не успели или сорвали. Гуляя дальше, пошли к Гале Киршиной – она вроде бы знает расписание. Тётя Зина сориентировала на четыре окна по фасаду. Мы забрели не туда, но женщина нас поправила. Со смехом и шутками нашли Галю. Они вывалились из дома втроём: Галя, Валя Коваль, её сестра из Кирова и Николай из Ростова. Пока Галя ходила звонить Фисе в Кизнер, мы стояли и трепались, причём Николай из Ростова галантно нам сорвал по пучку травы – отмахиваться от комаров. (О его семье и его детскую фотографию – на стр. 106).

Спать нас с Таней уложили на твоё место – в сенях.

Но спали мы плохо – Таня кашляла, а я храпела. Да ещё комар зудел.

На кладбище

Ночью пошёл ливень, гремел гром. Утром доски «патио» были насквозь мокрыми. Небо было непроглядно серое. То и дело накрапывало.

«Накрылась Липовка!» - сокрушались Гена с Таней.

Мы поехали встречать Любу в Кизнер. «Дворники» автомобиля едва справлялись с потоками дождя. Но погромыхивало – и я сказала, что раз гремит, значит, скоро кончится. Гроза затяжная не бывает.

В Кизнере кругом стояли лужи, а там, где нет асфальта, была глинистая грязь.

«Надо покупать галоши!» - решила Таня. И, встретив Любу, мы все вместе пошли в магазин. Я обрадовалась этой возможности купить подарок Кате.

В это время девчонки нашли отдел с галошами, и мы все купили по паре. 50 рублей пара.

Люба вообще приехала в босоножках с бусиками на носах.

И поехали на кладбище.

У входа ждал Герман Васильевич Копанев. Мы все вместе – после поцелуев – пошли к своим. Но дядя Прокоп попросил зайти к его родне. Мы пошли с ним, постояли, перекрестились. Он был очень рад. Рассказывал, что когда был помоложе, обхаживал тридцать могилок – родных и знакомых, тех, у кого родные далеко. Сейчас только шестнадцать.

На всех могилах, куда мы заходили, он посыпал землю пшеном, оставлял печенье и конфетки. Были у Целищевых, Перевозчиковых, Савиных (д. Сашина жена была Савиных) и Копаневых. Когда стояли у прадедовой могилы, начался дождь. А я настояла, чтобы помолиться. Он ведь был верующий. Читала литию, а все под зонтами стояли, кто мог – крестился.

Когда пошли к дороге, дождик перестал, а совсем у дороги нас окрикнула женщина – одна из внучек бабушкиной сестры Маши – Эмилия (Люся). Там их ограда, и у неё на столике стояла корзина с едой, а она была одна. Когда мы подошли, она так обрадовалась! Мы ели пироги с мясом, луком и яйцами, сладкие, порезанные, шанежки с картошкой. Люся была рада, что её корзинка почти опустела. Она оправдывалась передо мной, что ничего не написала в книгу: «Думаю, Нина написала, а я ведь то же самое только и напишу». Распрощались все довольные друг другом.

На новом кладбище встретили Любу Савиных (помнишь, она ещё была с двумя сыновьями и мужем, и матерью). В этот раз Фаина, мать её, не поехала. У них мы попили горячего чаю из огромного термоса, поели блинов и пирогов. Люба изъявила желание приехать в Липовку. И приехала.

Встретиться мы договорились на перекрёстке. И когда мы ждали там (кстати – кого?!) дядя Саша сказал: «А вон Надя Данилова». Я как заору: «Где? Мне бы хоть с ней познакомиться?» Он с палочкой как заковыляет на всей возможной скорости догонять Надю. И я за ним со своей стенокардией. Давай орать в два голоса: «Надя! Надя!» Она услышала, обернулась и кинулась к нам обниматься. Стала мне объясняться в уважении и восхищении, я ей дала сормовский шоколад. На встречу в Липовку она поехать не могла – приехали сваты, дочку замуж недавно отдала. Вот с ними она и приехала на кладбище. Да ведь какой-то миг – и мы бы снова так и не увиделись. С её матерью Ниной Кузнецовой (моей троюродной сестрой) я целый год переписывалась, а с Надей (она работает в газете) не были знакомы.

Подъехали Мачарашвили (может, мы их и ждали?). Все поехали в Липовку. В Гениной машине Прокоп, дядя Саша, тётя Зина (она подъехала с едой для Липовского стола на Васиной машине и отпустила его). Таня, Люба и Герман, а с ними Валя и Галя пошли пешком.

Когда съехали с шоссе, машины стали буксовать, а то ехали с пригорков юзом, боком и т.д. Но все прорвались. За Мачарашвильским рулём сидела Катя, и Гена всё оглядывался, чтобы помочь в случае чего. Но, видимо, она эти дороги знает лучше его, поэтому справилась сама.

В Липовке

В Липовке уже стояло две машины, и горел костёр. Небо посинело, облака полегчали, солнышко засияло, больше ничто не предвещало дождя и не напоминало об утреннем ливне. Только трава ещё была вся в каплях, да земля ещё не впитала всю воду, поэтому на коленках стоять около пирогов было сыро, я куртку свернула рулоном и на ней стояла.

Наехало десятка два машин. Люба Савиных с мужем и сыновьями приехали и присоединились к нашему углу.

Костя Перевозчиков, который в прошлом году был в морской фуражке, привёз Таню из Сарапула (дочь Клавдии Клабуковой, которая много помнит, но так мне ничего и не написала, а оказывается, они моё письмо не получили).

Приехали Галя Перевозчикова с семьёй (которая последняя написала о бабушке Марии Гавриловне). Было несколько человек, которые в прошлые годы не приезжали.

Все подстыковывались, выкладывали угощенье.

Вдруг, как в боевике, дружно прикатили три или четыре машины, из них, как мафиози на стрелке, выскочило десятка полтора мужчин разных возрастов: это приехали Слободины, потомки Асинера, дети и внуки его сына Фёдора Ивановича. Они сразу заполнили пол-Липовки. Они ходили и приветствовали своих знакомых, с ходу общались, обнимались, а потом встали на взгорке всей толпой и объявили любимую песню деда и лихо её сбацали: громко, слаженно, совсем по-казачьи. Один из них, Андрей, как потом выяснилось, историк по образованию и директор Можгинской школы по должности, всем напоминал, что их дед был комсоргом Липовского колхоза. Дядя Саша это подтвердил.

К этому времени большинство подтянулось, все покрывала и брезенты были заставлены едой, все распределились сидеть.

Выпили за Липовку, за предков, за книгу. Наталья Рылова, редактор районной газеты, потомственная липовчанка, обняла меня и сказала, что все они ничего не понимают, какой это труд. Потом она во всеуслышанье поблагодарила меня за книгу и в ответ подарила свою – о Кизнерском районе.

А на поляне (где мы в прошлом году располагались) начались танцы, песни.

Ко мне подсел молодой Слободин, и мы с ним как историк с историком разговорились об истории Липовки. При этом участвовал Герман, Юра Слободин, кто рядом были. Я обещала коллеге прислать диск с книгой в пэдээфе, и уже выслала.

Народ потихоньку стал разъезжаться. Те, кто за рулём, трезвые, уже утомились на нас смотреть. Любу Савиных пришёл приглашать к отъезду младший сын. Она сказала что-то типа «сейчас» и продолжала разговаривать. Мы с Рыловой это видели. Потом я ей говорю: «Смотри, смотри, к Любе муж идёт! Удастся ему её увести или нет?» И мы подошли ближе, чтобы наблюдать.

Разъезжались, обещая встретиться через год. На книжку (дополнительный тираж) записались ещё 32 человека. Большая часть даже деньги Любе отдала – Люба из Глазова добровольно вызвала быть моим секретарём и кассиром. Остальным, у кого с собой не было, я обещала выслать наложенным платежом. Когда отсылала Андрею диск с книгой, спросила у операционистки, как посылать наложенным платежом. Она меня ещё не забыла с кучей бандеролей, поэтому с удовольствием объяснила и даже бланк дала, типа заполнить дома. Она же не знает, что мне надо их больше.

У Слободиных

Ночевать мы пошли к Слободиным. Поскольку за ужином засиделись, то подъехали уже в 11-м часу по московскому времени. Давай стучать в окна и ворота. Нам долго не открывали. Они уже спали, потом наконец, Люба услышала, что в доме заговорили, и калитка отворилась. Её открыл заспанный Юра, а Дуся стояла на крыльце в роскошном тёмно-вишнёвом бархатном халате. Я похвалила халат, а она сказала, что у неё их много.

Есть мы отказались наотрез. Тогда они стали нам стелить в парадной зале.

Но перед этом девки (это Фисина мама тётя Дуня нам говорила: «Пейте с пряникам, девки!») захотели посмотреть огород. И заодно туалет. Вот мы, на ночь глядя, и лазили по огороду, смотрели, где тыква, кабачки, где люцерна для коз. (Насмотрелась я огородов в этот раз – Прокоп свой показывал, у Дуси, у Мачарашвили, у тёти Кати!)

Скромность вознаграждается. Когда Дуся застелила первый диван, предварительно разложенный Юрой, Люба с Таней поспешили туда лечь. Потом на полу было постлано одеяло ватное в два ряда, на него – матрац, это для Гены. Ещё один диван тоже разложили, но кроме меня уже никого не осталось, поэтому я спала как барыня. Компенсируя себя за предыдущую ночь с Таней и комаром.

А бедный Гена, спавший накануне в машине (чтобы цыгане не слили бензин, чего боялась тётя Зина), на этот раз растянулся во весь рост и сказал: «Как хорошо вытянуть ноги!»

Заснули мы не сразу, всё над чем-то ржали. Потом я как старшая сестра на всех прикрикнула, сразу все затихли и уснули.

Среди ночи я услышала гром и шум дождя. И снова заснула.

Проснулись как-то одновременно, в шесть по ихнему. Дуси уже не было на кровати, хотя нам показалось, что она ещё спит. А потом разглядели лысину, это Юра утром перебрался в её постель, потому что она стала ему мешать с козами и всякими приготовлениями к завтраку.

Ну, завтрак, это отдельная песня.

Разные салаты – даже с ананасом, тушёная фасоль, горячая, варёные яйца, жареная курица, пироги, хворост, торт, колбаса (ну та же, жирная и с мозолями – у них вся такая). И вино. Но Таня для здоровья попросила водки. Так что про аристократов и дегенератов – это про нас.

Я есть совсем не хотела, но было неудобно перед Дусей – она так старалась. Гена не пил – за рулём, мы с Любой сладенького, а Таня – я уже написала что.

В общем, к Зине пришли, а она даже русскую печь протопила, чтобы испечь для нас лепёшек, но мы их уже не могли есть – некуда.

У тёти Дуни

В этот день у нас было мероприятие – день рождения Кати Мачарашвили. Нас пригласили всех, подарок я купила. Накануне стишок сочинила в открытку. Пока все мылись, я сочиняла. Тётя Зина спросила, чего я пишу, я ответила, что стихи для Кати. «А-а…», - с уважением сказала она.

М поехали сначала на станцию – купить Любе обратный билет. Её опасения, что не достанется, оказались напрасными. Билет купила она легко и быстро. А мы в это время погуляли перед вокзалом со стороны рельсов. Дядя Саша и Таня узнавали на той стороне знакомые дома, где жили дальние родственники и одноклассники и просто знакомые. Таня всё не могла сообразить, чем ей это пейзаж непривычен, что в нём изменилось. А потом поняла: ей всё видно! А раньше тут всегда стоял какой-нибудь состав, и домов не было видно, или не все.

Люба купила билет, а у нас ещё было прорва времени до пира, и они решили ехать на свою улицу Гоголя, где все жили – и тётя Лида Караваева, бабушкина сестра, у которой и я гащивала, и дядя Саша с детьми, и Люба с родителями. Там же живёт Фисина мама тётя Дуня. Ей 94 года. Павлик из Риги, Германов брат, когда приезжает, то останавливается только у неё.

На улице Гоголя, как мне запомнилось, даже в сухую погоду в колеях стояла вода. А после дождя вообще было не пролезть.

Но на этот раз, даже после дождя, проехать было можно. Правда, Гене пришлось постоянно маневрировать, чтобы не завязнуть, один раз он всё же завяз, но выбрался без посторонней помощи.

Девчонки и дядя Саша комментировали каждый проезжаемый дом, называли фамилии - это были всё друзья детства Гены, Тани и Любы. Проехали мимо дома тёти Лиды. Люба была рада увидеть свой дом – ещё стоит! (А ведь это дом прадеда Дмитрия Сергеевича, привезённый из Липовки!) Таня огорчилась, что у их дома пристроили веранду и перенесли ворота, и теперь дом выглядит не так, как в детстве.

Так доехали до тёти Дуни. Мне очень хотелось с ней познакомиться, но я даже не надеялась. Постучали. Не открывает. Покричали. Она была в огороде, услышала и открыла ворота. Худенькая, маленькая старушка, в халате и платочке.

Нас увидела: «Ой, какие гости!» Всех обняла, всех узнала. Меня представил дядя Саша – Надина внучка. Она пригласила всех в дом, приговаривая, что у неё все прогнило, не на что смотреть, уж извините. Но в избе оказалось чистенько и уютно.

Тётя Дуня быстренько прошла к комоду, вытащила из ящика чистый платок и повязала взамен того, что был на ней – переоделась ради нас. Я ей подарила коробку конфет и платок. Она – ой, да зачем!

Стала носить из кухни чашки, стаканы, пряники, сахарный песок в старенькой сахарнице без ручек. Мы отказывались, хотя она ещё и яиц хотела сварить.

Пока чайник кипятился, шёл общий разговор, в котором я не принимала участия, потому что не знала всех действующих лиц. Посмотрели альбом. Стали чай пить. Вот тут она и сказала: «Пейте, девки, с пряникам!» Пряники оказались мягкие, свежие, один сорт даже мои любимые – мятные.

«Почему вы, тётя Дуня, в Липовку не приезжаете?» «Ой, да куды меня таку страшну!»

Когда стали уходить, тётя Дуня стала засовывать мне пряники в сумку. Я ей возразила, что не надо, что пусть у неё останутся - ещё кто-нибудь придёт. Она ответила: «Дак эть в магазине-то ишо есь!» Отказываться далее было нельзя. Я взяла. Мы с ней обнялись. Я как будто бабушку обняла – худенькая, спинка уже сгорбленная. Но слышит всё прекрасно, мы говорили, не напрягая связок.

«Вот, живу, никак Бог не приберёт!» - «Вы за всех своих братьев и сестёр живёте!» - сказала я. И она согласилась. (Она последняя и единственная оставшаяся в живых дочь Якова Петровича Ардашева, её мать Васса Максимовна вымолила: «Оставь мне, Господи, хоть эту…»)

Провожать тётя Дуня вышла из ворот и махала нам. Потом, когда я была уже у Фисы, она ей звонила, что мы приходили. Фиса спросила: «Ты хоть нарядная была?» - «Да како! – В Любином халате!»

«Она ведь, если нарядится, так ещё ничего», - пояснила Фиса.

Подарки

В прошлом году на открытии Ягульского центра русской культуры мне подарили картину из соломки – летящие журавли. Но поскольку я из Ягула ехала в Ижевск на похороны, картину я оставила у тети Зины – до следующего приезда.

И вот мы с тётей Катей вваливаемся к Фисе, я с чемоданом, картиной «Журавли», тётя Катя с пакетом с шерстью – для меня. Она меня ещё у тёти Зины спросила: «Ты вяжёшь? Носки, варежки?» «Когда-то вязала!» «Я тебе шерсти подарю, уже пряденой, мытой!» Но не подарила, сочла, что мало. Так и таскала её с собой.

И вот после дня рождения Кати Мачарашвали, её внучки, мы пошли к ней домой, и тётя Катя мне надавала шерсти пряденой трёх цветов, мытой, и даже два клубка уже смотанных – белой. А в серёдку шерсти тётя Катя сунула бутылку вина «Ароматное» барнаульское, которое я похвалила за столом! И я его привезла домой…

А Фиса напарила мне трёхлитровую банку калины – начинка для традиционных липовских пирогов. А в сумку попыталась напихать пирогов с калиной и луком, все пряники со стола. Она пихала, а я вылукивала. Закончилось ничьей: она всё-таки дала мне три больших пряника с надписью «Кизнер» и два пирога. Этот компромисс я и положила в сумку, где уже лежали тёти Дунины пряники, при этом Фиса ещё запихала мне туда шоколадку «Альпен Гольд».

На вокзал мы поехали за полтора часа – по моей просьбе. У меня в этот приезд не только телефон барахлил, даже от сосны ничего не брал, потом разрядился.

Так и часы: то пойдут, то остановятся. Я по ихним часам не ориентируюсь. У тёти Зины одни часы показывают время московское, другие – время местное с разницей в два часа. Вот я и сказала, что неизвестно сколько теперь времени. И поехали на вокзал – и всё!

Мне вняли, и мы поехали. Чемодан, картина, сумка с пряниками и минералкой. «Ты калину взяла?» - подозрительно спросила Фиса. «Конечно!» - успокоила я её.

Через пять минут мы были на вокзале. Начался дождь. Мы с Фисой пошли смотреть, во сколько точно придёт поезд, на какой путь, где остановится мой вагон. Валентин остался сидеть в машине.

Мы пошатались по вокзалу. В буфете работает девчонка, которая квартирует у тёти Дуни, Фисиной матери, Фиса с ней поговорила.

Но время играло в мою пользу, и вот уж объявили, с какого пути ждать поезд.

Валентин помог мне через рельсы перенести мой чемодан с тяжеловесными подарками (книга о Кизнере- 1 кг, вино «Ароматное» 0,7 с тарой – 1 кг, бальзам «Глазовский» с тарой и т.д.). Прикинули, где будет вагон, там и стояли.

Я им сказала, что, мол, спасибо, я рада, что у меня такие родственники… Фиса сказал: «Он тебя обожает… - и задумчиво добавила: - Но я не ревную…»

Поезд подошёл. Я запрыгнула в вагон, проводница даже помогла втащить чемодан, проверила билет – всё в порядке. Мы покричали с Русских друг другу хорошие слова, помахали руками, и поезд тронулся. Он стоял 1 минуту.

Я так была рада, что уже еду, что взяла чай, съела пироги, застелилась и легла спать. Поскольку телефон у меня отключился, мне никто не мог дозвониться, и никто не мешал.

---

¹ - шуточная стилизация в форме, бытовавшей в России до начала XIX века в личных письмах царствующей особе от её недостойных подданных
² - в апреле 2009 г. А. Кулаев перенёс обширный инфаркт и в описываемое время находился в больнице